Пастор, в прошлом криминальный авторитет: «Он дал свободу от тупикового образа жизни»

В прошлом пастор Леонид Семиколенов за свою приверженность «воровской идее» много лет провел в тюрьмах. При этом «воры в законе» несколько раз предлагали ему вступить в свой круг. Однако все изменилось, когда в его жизни появился Бог.

Расскажите, пожалуйста, что вас привлекло в воровской идее?  

Если говорить о детстве, то многие шли тем же путем, что и я. На кого-то влияли друзья старшие, когда выходили из мест лишения свободы. Они казались смелыми, отчаянными. Но у меня было немного по-другому — на меня никто не влиял. Наоборот, я доминировал над своими сверстниками. Мне нравилось, что люди ко мне тянулись. Ребята, старше меня на четыре-пять лет, считали за честь со мной совершить преступление. Я хоть был и моложе их, но у меня был талант разрабатывать планы совершения преступлений.

В том возрасте я не задумывался о правде, о смысле жизни, о чести, кто как там живет и поступает. Пока не встретился с «ворами в законе» и воочию не увидел их идею. Когда я встретился с ними, мне понравилось то, что они не просто красиво рассказывали, как нужно жить, но они жили так, как говорили.  Поступки у них никогда не расходились со словами. Это было для меня самым главным. Я хотел принадлежать к обществу воров в законе.

Можно сказать: во всей той грязи это был единственный свет. В принципе, в уголовной системе правды нет. Но я не могу сказать, что ее нет вообще. Она присутствует в очень узком круге людей. Например, сидишь в камере с ворами в законе: тебя там не обманут, не предадут. Заболеешь – будут ухаживать, носочки твои постирают, отнесутся с любовью. Но это очень маленькое число людей. Это и стало тем «крючком»,  на который я «попался».

Вы сказали, что умели преступные схемы создавать. Скажите, когда вы совершили свое первое правонарушение?

Наверное, впервые я совершил преступление в детском саду. За забором были какие-то хозяйственные постройки. Мужики собирались на рыбалку, упаковывали вещи: рюкзак, крючки, рыболовные снасти. Я, наблюдая за всем этим процессом, подумал: мне так нравятся эти вещи, надо их забрать.  И когда они отвлеклись, я раз — закопал этот рюкзачок.  Они, конечно, не могли подумать, что это кто-то с детсада сделал. Мне понравилось, ведь меня никто не заподозрил. А откуда это взялось, я не знаю. Меня никто не учил этому. Нормальная семья была. У меня даже родственников таких не было. У меня родня вся — фронтовики, офицеры старшего состава.

 Родители как –то пытались повлиять на вас, когда узнали, что вы совершаете преступления?

Родители пытались повлиять на меня. Однако, если я видел, что они хотят меня наказать, то подговаривал своих друзей, и мы уезжали куда-нибудь в Ташкент или в Сочи. Естественно нас ловили — иногда в пути, иногда по приезду — и отправляли назад.  Родители, в итоге, уже боялись меня наказывать. Думали: пусть лучше дома будет, потому что если начнем перевоспитывать, то опять исчезнет. А после смерти отца мать смирилась с моим поведением.

 

Сколько поездок вы совершили? В каком возрасте вы начали «путешествовать»?

Я начал ездить с 10 лет. Со мной ездили два моих друга. К 12 годам я побывал, наверное, во всех детских приемниках Советского Союза. Мы ездили во всех направлениях, но, в основном, туда, где тепло. Иногда с меня брали слово, что я исправлюсь — я как-то крепился, хорошо учился.

В 12 лет вы попали в спецшколу. Надо иметь определенный характер, чтобы не сломаться там. На ваш взгляд, что именно помогло вам сделать это?

Там особых трудностей не было. Я знал, как себя нужно вести, какая там жизнь. Я считал это моей стихией, я был как рыба в воде. Конечно, за мое поведение меня наказывали, но больше трех суток нельзя сажать в карцере. Я даже не знаю, сколько раз по трое суток в карцере я отсидел за то, что выпадал из общего формата.

Трудности начались, когда я попал в колонию для малолетних преступников на 7 лет. На «малолетке» молодых людей старались перековать, сломать, чтобы они дальше не понесли воровскую идею; чтобы они стали активистами, надели красную повязку, тем самым перечеркнув свой авторитет. Но я и там нарушал режим. Меня держали в изоляторе по 10 суток. Я понимал, что если я хочу жить блатной жизнью, то мне нужно проходить эти трудности.

 

Получается, вы, таким образом, зарабатывали авторитет, поддерживали его?

Не было цели заработать авторитет, но, тем не менее, он нарабатывался. Тех, кто шел против администрации, были единицы, поэтому основная масса заключенных уважала нас.

К вам применялись меры, чтобы сломать вас?

Да. И не только ко мне. Наверное, ко всем, кто придерживался такого образа жизни. Было много ситуаций, когда администрация пыталась и бить, и интриги плести. Но по воле случая — удача это или фарт — постоянно все обходилось. Для меня уже не было сверхъестественным, что меня в изоляторе кормили горячей пищей через день, что я всего был лишен.

В своем свидетельстве вы рассказали, что, когда вас перевели спецтюрьму под Гродно, то вас хотели отправить в «пресс-хату» [камера для ломки заключенных]. Тогда вам удалось поранить охранника осколком стекла. А что бы вы сделали, окажись внутри этой камеры?

У меня вообще не было цели оказаться там, поэтому я не рассматривал этот вариант. Когда тебя туда сажают, тебя обыскивают до нитки. Там сидят 5-6 здоровых парней, которых кормят на убой. А ты после нескольких месяцев пониженного питания. У них вдобавок ко всему и заточки, и удавки есть. Там происходило то, что администрация говорила делать с человеком.  Поэтому я хотел остаться наедине с начальником корпуса и, коль я отдаю свою жизнь за идею, забрать еще и врага с собой.  Так мы были научены. Я знал: за то, что я его убью, меня тоже убьют. Я был готов.

После этого вас избили сотрудники колонии, и у вас парализовало нижнюю часть тела. Однако доктор предложил вам стать «подопытным кроликом» для его научной работы.  Страшно ли было отдаваться в его руки?

Чудеса начали происходить, когда я оказался со сломанным позвоночником в казанской психиатрической больнице для заключенных. Врачи сказали, что максимум через год я умру от пролежней.  Однако в это же время профессор Цивьян Рамих — основатель новосибирского НИИТО —  изобрел очередное свое новшество. Он обратился в МВД СССР, чтобы узнать: есть ли возможность «потренироваться» на заключенных. Я оказался первым. При встрече он мне дал понять, что шансы благополучного исхода операции составляют 50 на 50. Я не боялся, так как это был мой шанс. Тем более я знал, что меня умертвят.

Вы отметили, что в больнице стали происходить чудеса. Вы обращались к Богу, находясь в медучреждении? А слышали ли вы Евангелие ранее, находясь в лагерях?

До того, как мне сломали позвоночник, я никого верующих не встречал. Наверное, в каждом человеке заложено: когда он находится в таком печальном положении и понимает, что никто помочь ему не может, то появляется четкое осознание: Бог есть. Ты очень сильно это чувствуешь. От хорошей жизни еще никто к Богу не пришел. Бог допускает какие-то ситуации в жизни человека, чтобы пришло это понимание. На тот момент я не знал, кто такой Бог, кто такой Иисус Христос.  Но я знал, что Бог есть. Я говорил: «Бог, почему ты допустил со мной это?». Я уверен, что если человек, находясь в своих заблуждениях, искренне обратится к Богу, то Он ответит. Для него неважно, в каком ты заблуждении находишься и что ты сделал.

 

Преступная жизнь, особенно в 90-е гг. прошлого века была отмечена чередой вооруженных конфликтов между преступными группировками. Как часто вы сталкивались со смертью?

В 94-м году произошло серьезное покушение на меня. Моя машина находилась на автостоянке недалеко от дома. Ко мне пришел мой друг. Я попросил его подогнать машину к дому. Он пошел, вставил ключ в машину, но не сел, а стоял и разговаривал с работником стоянки. Провернул ключ — взрыв — ему ногу оторвало, руку раздробило, и вскоре в больнице он умер. Потом было еще несколько покушений. В одной пятиэтажке сидели два киллера со снайперской винтовкой. Мои окна оттуда были очень хорошо видны. В тот день, когда заказные убийцы залезли на чердак, мы на неделю улетели на Сахалин по делам. Наемники три дня сидели на чердаке.  Одна из жительниц того дома увидела их и вызвала милицию, и их задержали. В конце декабря 1998 года мы должны были ехать в Братск. Однако я сильно заболел. Я предложил перенести встречу на январь следующего года. Но друзья поехали без меня. В Братске, оказывается, мы уже были «заказаны». В итоге, все мои друзья погибли: их вывезли в лес, расстреляли и в Братском водохранилище утопили. Сейчас  я, конечно, понимаю, что Бог хранил, что у Господа были планы на мою жизнь.

Наверное, жить с ощущением постоянной опасности — сложно. Вы как-то пытались избавиться от этого чувства?

От безысходности я начал употреблять наркотики: постоянные похороны, траур, смерть в затылок дышит. А наркотики скрашивали ситуацию. Я всегда был их противником, хотя и пробовал их ранее. Я всегда считал, что человек должен быть свободен. Если ты придерживаешься какого-то образа жизни, то не должно быть никаких компромиссов. Но, в итоге, я сам попался на эту «удочку». И когда я это понял, встал вопрос – как выйти из этой ситуации?

Столкнувшись с тяжелыми наркотиками, вы решили освободиться от них. Как появилась идея открыть клинику?

Идея пришла сама собой. Клиник  не было, реабилитационных центров для зависимых людей — тоже. У нас были знакомые врачи. Мы обратились к ним за помощью: у нас есть деньги, а вы все можете организовать. Тогда еще толком не знали, как лечить наркоманов, но какой-то опыт был. И все закупили необходимое и арендовали первую клинику. Потом перебрались в другую уже.

Каковы были ваши отношения с преступным миром во время вашей зависимости от наркотиков?

В 1991 году состоялась серьезная воровская сходка  в Москве, на которой было принято решение, чтобы в лагерях и тюрьмах подходы [коронация воров в законе] не осуществлять. Решили, что они должна проходить только на свободе. После освобождения я должен был поехать в Москву и на этой воровской сходке они должны были принять меня в воровскую семью. Но я затянул время, потом стал употреблять наркотики. После этого я понял, что быть одновременно вором в законе и наркоманом — это неправильно. Всегда думал, что я освобожусь от наркотиков, вылечусь и тогда решу свой вопрос.  Но я так и не смог и вопрос свой не решил. Два раза я отклонял эти предложения.

Что вас подвигло отправиться к маме домой и, как вы сказали, умереть?

Есть такое поверье, что умереть надо дома, на родине, там, где они родились.

Почему решили читать Библию? И что вас затронуло настолько, что ваша жизнь полностью преобразилась?

У меня был к Библии издавна огромный интерес. Меня всегда интересовала мудрость Библии. Все воровские сходки, на которых я присутствовал в местах лишения свободы, заканчивались цитатами из Священного Писания. Мы все считали себя верующими, носили крестики. Увидел ее у мамы, когда приехал домой умирать. Она у меня верующая. Открыл сначала середину книги и мне попался 37 псалом. Я был готов там подписаться и расписаться за каждую запятую и букву. Потом открыл конец Библии и начал читать Евангелие от Иоанна. Мне понравился Иисус. Он всегда говорил все как есть. В истории про блудницу говорилось, что люди привели ее к Нему, как судьи к прокурору. В таких случаях обычно начинают копаться в жизни человека, чтобы все понять. У Иисуса была дилемма – остаться справедливым или милосердным. Но это была ловушка. Я стал думать: а как бы я поступил. Когда я дочитал до конца, я понял, что Он точно Бог, и что я должен Ему помолиться. Я помолился, и Бог дал мне исцеление в один раз от всего: от ломок, от никотина, от матов, блуда. Но самое главное — Он дал свободу от тупикового образа жизни.

Расскажите, пожалуйста, как вы оказались в реабилитационном центре для зависимых людей?

На следующий день я отправился в магазин и увидел объявление, рекламирующее услуги по реабилитации. Я вообще не знал, что это такое. Однако обратил внимание, что на объявлении было указано, что это церковь христиан–баптистов. На следующий день я пошел туда для получения ответов на свои вопросы, которые возникли после прочтения Библии. Верующие убедили меня пройти курс реабилитации. В итоге, я там еще служить остался.

С какими трудностями вы сталкивались, находясь в центре?

Трудность была в гордыне. Я привык сам всегда руководить людьми. А тут меня начали учить: как делать, что делать. И тут моя гордыня взыграла.  Были такие моменты, когда служители выбегали и хлопали дверью, потому что не могли со мной разговаривать. Но потом я понимал, что это неправильно, каялся, молился, и Бог изменял меня. В остальном трудностей не было.

Преступный мир имеет строгую иерархию, а христианство, наоборот, призывает к равенству всех членов общины. Приходилось ли вам перешагивать через свои принципы, чтобы общаться с теми, с кем раньше вы даже рядом бы не встали?

Такое было. Поначалу, заходя в общую столовую, я мыл кружку только себе. Позже стал кружки мыть, чай им наливать. Люди это замечали. Я понял: когда ты ходишь с Иисусом, ты меняешься. Как в Библии, например, иудею с самарянином общаться — крест на репутации. Но ученики ходили с Иисусом и общались с самарянами. Когда разум твой просвещен Евангелием, то тогда ты смотришь на все иначе.

Скажите, пожалуйста, чем вы сейчас занимаетесь в церкви?

Я являюсь председателем новосибирского отделения общественной организации «Выбор», которая занимается профилактикой правонарушений. В Новосибирске уже 10 лет я служу в ИК-9. В начале христианского пути я задавал Богу вопросы в молитвах о том, кем я являюсь. Однажды я встретился с пророком, который, не зная меня, сказал: «Ты не священник, не левит, а прощенный на кресте разбойник». Бог простил меня, поэтому я пошел туда, где люди находятся в стесненных обстоятельствах, туда, где я сам когда-то был. Он мне казал кратко, но я знал, что через пророка мне сказал Бог.  Поэтому все вопросы были исчерпаны.

Сталкивались ли вы в своем служении с людьми, которые считали вас предателем воровской идеи?

Когда я покаялся, то не видел с чьей-то стороны осуждения. Потому что люди понимают: вера — личное дело.  Никто не говорил, что я что-то предал.  Плоды тюремного служения очень незначительные, но они все же есть. В качестве общественного деятеля я часто бываю в колониях. В одной из поездок в туберкулезную зону я пошел туда, где сидят нарушители. Мне выделили кабинет. Привели кавказца одного. Ему осталось 8 месяцев отбывать наказание. У него заболевание серьезное, и он еще как нарушитель находится в изоляторе. Мы остались с ним один на один. Он сказал, что не думает освобождаться, потому что не хочет заразить своих родных и близких. Я стал рассказывать ему про Иисуса, про разбойника, который попал в рай. Он ответил, что тоже молится, но Аллах его не слышит. Я предложил ему помолиться, а не вникать в межрелигиозные споры. После покаяния я увидел, что у него изменились глаза. Они стали другими. До этого они были полны ненависти, а тут все поменялось. И он просто сказал: «Спасибо, что ты ко мне пришел». Через сутки я был в поезде. Мне позвонили и сказали, что он ушел на небеса.

Сегодня среди российской молодежи распространена тюремная субкультура АУЕ. Что бы вы посоветовали молодым людям, которые придерживаются ее правил?

Я думаю, что советы на уровне советов и могут остаться.  Потому что мало кто принимает их, полагаясь на опытность жизненную, взгляды. Я бы посоветовал верующим молиться за молодежь. Молодые люди смогут измениться только в результате Божьего суда. А вот изменить человека, рассказать какую-то мудрость житейскую — это не помогает.  В основном, мою историю люди могут просто послышать как сказку. Однако мы стараемся работать с людьми в местах лишения свободы, стараемся им доносить истину хотя бы в пределах их образа жизни.

Алексей Ковалёнок, Анна Сутурина БОГ.NEWS