О трех беззаконниках

Слово Божье поразительно в своей неисчерпаемости. Сколько раз ни перечитывай знакомые места, неизменно исполняешься восторгом и изумлением, обнаруживая нечто новое: «Неужели это всегда было здесь написано?!..» Притчи Иисуса являются одним из жанров Писания, преподносящих наибольшее число таких сюрпризов. При кажущейся простоте и наглядности они таят глубины, открывающиеся слой за слоем. И, как при чистке лука, поверхностный слой может казаться приятным и даже забавным, но по мере углубления порой приходится проливать слезы.

Идея, что я достойнее Божьего Царства, чем прочие, входит в число наиболее распространенных ловушек, в какие попадают земные странники на пути к своему небесному дому. И те, кто серьезно относятся к своей вере и хорошо разбираются в Писании, наиболее уязвимы для нее. Проблема эта не нова. Именно те, кто серьезно относились к своей вере (фарисеи) и хорошо разбирались в Писании (книжники), упрекали Иисуса, говоря: «Он принимает грешников и ест с ними» (Луки 15:2). Им-то (то бишь – нам!) и адресована хорошо знакомая притча. Достаточно ли хорошо она нам знакома, – вот вопрос!

Обычно притчу эту называют «О блудном сыне», но рассказывают как умилительную повесть о добром отце. Если же вникать в Писание несколько глубже уровня воскресной школы и пытаться извлекать из текстов поучительные уроки, то нетрудно заметить: притча эта была адресована тем, кто, скорее всего, занимает в ней позицию старшего брата. Но почему-то нечасто замечают, что все действующие лица этой притчи – беззаконники.

Относительно младшего сына это более-менее понятно, хотя и не столь очевидно. Ему уделено немало внимания в книгах, проповедях, произведениях искусства и т. п. Так что отметим лишь пару существенных моментов.

С точки зрения закона, младший сын невиновен. Он сказал отцу: «Отче, дай мне следующую мне часть имения». То есть, ничего не украл – взял лишь то, что принадлежало ему по праву. Причем – не сам взял без спросу, а отца попросил, и тот отделил следующую ему долю, сколько положено.

Однако этим сын крайне огорчил отца – по сути, сказав ему: «Для меня дорог не ты, а то, что я от тебя могу получить. Я уже сейчас хочу пользоваться тем, что мне достанется лишь после твоей смерти, поэтому давай сделаем вид, что ты уже умер». Сыну оказывается безразлично, жив его отец или нет; отцовское наследство для него важнее.

Более того: сын не только огорчил отца, но и опозорил его публично. Ведь не банковский же чек он от него получил. Разделив имение между братьями, отец отдал младшему причитающуюся часть земли, скота, инвентаря и прочего имущества. Забрать все это было непросто. Ясное дело, тот не собирался гнать в дальнюю сторону скот или тащить мешки с запасами продовольствия. В путь он отправился лишь «по прошествии немногих дней» (15:13), потраченных на то, чтобы перевести полученное в наличные. Он бегал по всей деревне, наскоро и за бесценок распродавая соседям и односельчанам нажитое отцовским трудом добро.

Вот тут-то и выявляется второй беззаконник из этой притчи. Им, как это ни парадоксально, оказывается… отец! Как ему надлежало поступить с позорящим его сыном? Закон гласит: «Если у кого будет сын буйный и непокорный, неповинующийся голосу отца своего и голосу матери своей… то отец его и мать его пусть возьмут его и приведут его к старейшинам города своего… Тогда все жители города его пусть побьют его камнями до смерти; и так истреби зло из среды себя, и все Израильтяне услышат и убоятся» (Второзаконие 21:18-21). Как поступил вместо этого отец? Он разделил имение. Возможно, ждал, что сын одумается… Но, так или иначе, не дождался.

В Торе не сказано, как быть, когда взбунтовавшиеся сын или дочь сбегали, и исполнить суровый родительский долг не представлялось возможным. Но предание гласило: в этом случае отец должен предать своего отпрыска казни виртуально – прочесть по нему кадиш (поминальную молитву) и с этого момента считать его мертвым. Не исключено, что, в конце концов, отец так и поступил. Помните, что скажет он впоследствии: «этот сын мой был мертв» (Луки 15:24)?

В таком случае отпрыск виртуально умирал не только для отца. Для всего сообщества он теперь становился диббук – ходячий мертвец, зомби, нечистый дух. И при возвращении «мертвеца» первый же, кто увидит его, обязан позвать односельчан, чтобы, забросав непрошенного гостя камнями, можно было защитить свои дома от осквернения. Недаром родитель, сжалившись (!), побежал навстречу сыну, когда тот был еще далеко (Луки 15:20)! Отец оказывается не в ладах не только с Законом, но и с традициями. Виртуально похоронив сына, он теперь организует пиршество, обозначающее его виртуальное воскресение.

Но это – позже. Пока же сыну, виртуально пусть мертвому, кушать хочется реально. «Придя в себя», он понял, что навредил себе же самому. Свободой сыт не будешь. В доме отца наемные работники живут сытнее, чем он в пресловутой дальней стороне.

И снова, давайте ориентироваться на текст, а не на нравоучительные рассказки из «Детской Библии». Покаянием со стороны сына даже не пахнет. Речь идет исключительно о сожалении. В дело вступает прагматичный расчет. Сын печалится не о том, что огорчил отца, а о том, что просчитался. И в обратный путь он направляется не для того, чтобы восстановить отношения с отцом – у него просто не было таковых, – а чтобы наняться к нему в батраки. Ибо это и выгодней, и кошерней, чем голодать, выпасая свиней на неведомо чьих полях.

Вот тут-то на горизонте и появляется беззаконник № 3: старший сын. Отец устраивает пир, – ведь что такое одноразовые расходы в сравнении с радостью обретения сына и брата? Но не тут-то было! Старший сын был на поле, «и возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти» (15:25-28).

Но где был он до сих пор? Почему не вступился за честь отца изначально? Ведь, будучи первородным, именно он должен был отстаивать родительский авторитет перед братьями! Ответ прост: при таком раскладе ему со всех сторон выходил полный профит.

Во-первых, на фоне бесчинств младшего брата он автоматически в глазах окружающих становился «хорошим парнем», сохранившим верность отцу. Во-вторых, при разделе имущества по инициативе брата он, сохранив лицо, тоже получал свою долю. Причем, как первородный, долю двойную! Наконец, избавившись от конкуренции, он становился полноправным владельцем всего отцовского достояния. Правда, сразу забирать все себе не стал – куда оно теперь от него денется? И отец прекрасно понимает ситуацию: «все мое – твое», – говорит он (15:31).

Узнав причину царящего в доме веселья, старший брат понимает: его расчет обнулился. «Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего».

Как мы уже знаем, служил старший брат себе самому – преумножал собственное благосостояние. Более того, теперь и отец фактически работает на него же. Одна загвоздка: открыто самовольствовать все еще нельзя. Пока жив отец, приходится быть у него в подчинении. «Он в своих правах ничем не отличается от раба, хотя на самом деле ему принадлежит все имение» (Галатам 4:1 МБО). Когда было ясно, ради чего приходится терпеть, оно имело смысл. Теперь же уже и старший сын отказывается подчиниться отцовской воле.

Никто не отлучает его от пения и ликования, царящего в доме отца. Он сам лишает себя этой радости: «Вот, я столько лет работаю на тебя, как раб, и ни в чем тебя не ослушался, а ты ни разу не дал мне даже козленка, чтобы я мог повеселиться с друзьями. А вернулся этот твой сын, который проел все твое имущество с продажными девками, – и ты зарезал для него откормленного теленка!», – возмущается ранее кроткий отпрыск (Луки 15:29-30 РБО). Старший не только называет виновника торжества «твой сын», а не «мой брат», но еще выдвигает дополнительные моральные обвинения: «который растратил твое (читай: моё!) имущество с блудницами» (МБО).

Интересно, откуда такие сведения? Ведь до дома старший сын еще не дошел и не имел возможности расспросить брата о деталях его блужданий. Шпионил? Высматривал, что тот постит в соцсетях? Или же все время представлял, чем бы сам занялся, решись уйти от отца?.. Похоже, ему точно так же хотелось начать «вольную» жизнь. Но отцовское имущество было дороже.

Итак, если первые два рассказа притчи (про овцу и про монету) повествуют о радости, разделенной с друзьями, главная тема третьей истории – отчуждение. Отчуждение брата от брата и обоих – от отца. В то время как предел мечтаний младшего брата – стать у отца наемным работником, старший брат, все это время остававшийся с отцом, сам себя тоже видел при нем не более, чем наемником, влачащим скучную безрадостную жизнь. Оба брата, – и ушедший, и оставшийся, – в равной степени ощущают себя чужими в доме отца. Оба дорожат не отцом, а тем, что хотели бы получить от него.

А что же отец? Толкователи справедливо указывают, что в контексте восточной культуры считалось зазорным, когда старец выходил навстречу юноше. Сын был обязан подойти к отцу. Но тот, в радости своей, забывает об условностях этикета. Он и навстречу младшему выбегает, и к старшему сам выходит. Они оба для него – родные! Только они этого не осознают.

Как ребенку может прийти в голову, что он может перестать быть своему отцу сыном? Связывающие их кровные узы неразрывны. Когда, к примеру, Каин убил Авеля, перестал ли он при этом быть сыном Адама? Безусловно, Адам был сражен горем. Но Каин по-прежнему оставался сыном ему.

Любящим сыном движет только один мотив: как бы порадовать родителей? Что бы еще придумать такого, что доставит им радость? Он не боится творить, изобретать, экспериментировать, рисковать, ведь его отношения с родителями нерушимы. Он радостно глядит вперед.

А вот мотивация приемыша совсем иная. Приемыш (тот, кто таковым себя ощущает) постоянно оглядывается, боясь что-то сделать не так. Им движет не любовь, а страх – как бы не сделать чего-либо такого, от чего родитель рассердится и отошлет его обратно в приют. Приемыш неспособен ни на инициативу, ни на эксперимент. Он окружает себя оградительными правилами, которыми сам же и тяготится.

Когда мы ощущаем себя приемышами в доме Небесного Отца, то уподобляемся фарисеям и книжникам, устанавливающим всевозможные запреты, создающим различные инструкции, и изобретающим многообразные ограничения. Как и они, мы думаем, что тем самым угождаем Отцу; что в этом, собственно, и заключается служение Богу.

Когда я был еще совсем мал, оба моих родителя одновременно работали и продолжали учебу. Каждое утро меня извлекали из кроватки, одевали и, полусонного, тащили на остановку, чтобы с первым трамваем отвезти в детский сад. На заборе у остановки всегда было наклеено множество афиш, и, чтобы я не хныкал, родители затевали со мной игру «угадай букву». В итоге к трем годам я научился читать, а вскоре и писать (точнее – рисовать буквы, причем, не всегда повернутые в нужную сторону).

И вот как-то раз я проснулся сам, задолго до рассвета, потому что вспомнил, что сегодня – мамин день рождения. Мне очень захотелось поздравить ее раньше всех. Посреди дома высился кульман – огромная чертежная доска с закрепленным на ней большим листом бумаги. Я взял красный карандаш и большими буквами через весь лист написал: «СДНЕМ РАЖДЕНИR».

Мамина реакция не совпала с моими ожиданиями. Лист оказался чертежом ее дипломного проекта, а до защиты оставались считанные дни. Я хотел порадовать маму, но вместо этого очень огорчил ее. Хотя и долго сердиться на меня она не могла, ведь действовал-то я из самых что ни на есть лучших побуждений! А главное – я не перестал при этом быть ее сыном!

Да, даже пытаясь порадовать нашего Небесного Отца, мы иногда делаем глупости. Оглядываясь назад, понимаем порой, что следовало бы поступить совершенно иначе. Но мы не перестаем при этом быть Его детьми. Нет ничего такого, что могло бы отлучить нас от Его любви. Гораздо хуже, когда мы, Его дети, относимся к Нему, как приемыши. Когда удаляемся от Него, а после мечтаем быть приятыми в наемники. Или когда, пребывая с Ним, считаем себя наемниками. Тем самым мы обкрадываем самих себя, лишаем себя уготованной нам радости Господина своего.

Так же и в этой притче, во всех ее частях. Первый рассказ заканчивается словами: «Порадуйтесь со мною: я нашел мою пропавшую овцу!» (15:6). Второй: «Порадуйтесь со мною: я нашла потерянную драхму!» (15:9) «Порадуйтесь со мною» – лейтмотив всей притчи. Потому и логичным продолжением было бы «Порадуйтесь со мною: я нашел заблудшего брата!» Так ведь и сказано: «О том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся!» (Луки 15:32). Но радуются все вокруг, кроме двоих – старшего брата и откормленного теленка.

Безрадостность веры – одно из самых тяжелых осложнений у тех, кто страдает «синдромом старшего брата». Попавшим в эту ловушку неведомо, что такое веселие и ликование. Сами они способны радоваться лишь «там, там, глубоко в сердце у меня». Заслышав в доме Отца смех и веселие, они тут же призывают кого-либо из служителей: «Что это такое?» (Луки 15:26). И это – вопреки словам Иисуса: «Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» (Луки 15:7). Вам, кстати, знаком хотя бы один праведник, не имеющий такой нужды? Ведь даже отец из притчи был нарушителем Закона!

Надо сказать, что слушателям Иисуса – и тем, кто серьезно относился к своей вере, и тем, кто хорошо разбирался в Писании – беззаконное поведение отца было куда очевиднее, чем нам сегодня. Ведь в Законе Моисеевом заповедь о побивании непокорного сына камнями следует непосредственно за указанием отделять первородному сыну двойную часть наследства, даже если тот – от нелюбимой жены.

Но в силах ли действительно любящий отец исполнить эту заповедь – отдать собственного сына на позорную смерть?!.. Однако Закон – лишь детоводитель ко Христу (Галатам 3:24). Только Отцу Небесному подвластна вся его полнота. В этом установлении заложено пророческое значение. Когда все нечестие мира нашего было возложено на непорочного Сына Божьего, Закон и был исполнен – через Его жертву.

Но – не будем останавливаться! Будь мы знакомы с Писанием так же хорошо, как те, к кому Иисус обратил слова этой притчи, мы не могли бы не знать, какая заповедь идет у Моисея сразу же следом за этими двумя: «Если человек виновен в грехе, достойном смерти, то убив его, люди могут повесить его тело на дереве. Но нельзя оставлять его тело на дереве на ночь: в тот же день похорони этого человека, потому что тот, кто повешен на дереве, проклят Богом» (Второзаконие 21:22-23).

Это не просто практические рекомендации, а пророчество о Том, Кто «взял на Себя наши немощи и понес наши болезни; А мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом. Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; Наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились» (Исаия 53:4,5). Благодаря Ему мы теперь – званые на пир дети Царя Небесного. «Род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет» (1 Петра 2:9).

Так или иначе, у истории о потерянных братьях нет окончания. Мы так и не знаем, пошел ли старший брат на пир, или же нет. Выбор – за нами.

Сергей Головин facebook.com