Божественная архитектоника Святой Троицы: принципы полифонии и контрапункта

Музыка, теология и Божья трансценденция

Для западного сознания тема пересечений музыки с теологией — вещь обычная и даже привычная. Многое здесь зависит от  понимания и истолкований природы подобных пересечений. Но какими бы ни были формы истолкований, исходное основание должно оставаться незыблемым. Для христианского сознания таковым служит учение о Св. Троице – тринитарная доктрина. Однако здесь приходится столкнуться с явным казусом – крайне слабой востребованностью современной христианской мыслью духовно-интеллектуального и методологического потенциалов этого учения.

С одной стороны, казалось бы, налицо немало трудов, книг, статей о Св. Троице, изданных уже в наше время. Но эти тексты носят в своем большинстве обзорно-исторический характер. Исследований же, в которых речь шла бы о методологических ресурсах тринитарной доктрины, где она рассматривалась бы как богочеловеческий духовный инструмент поиска истины в конкретных областях знания и практической жизни, на удивление мало.  А это не самым лучшим образом отражается на научно-теоретическом качестве современной христианской аналитики.

Когда современные музыковеды пишут об архитектонике трехголосной фуги, то им, как правило, даже в голову не приходит, что этот сугубо специальный материал имеет  какое-то отношение к христианскому догмату Св. Троицы. Между тем, здесь обнаруживаются чрезвычайно интересные и важные   сближения.

Смысловая архитектоника ключевого христианского догмата выстроилась задолго до того, как принцип полифонии был открыт и сформулирован применительно к музыкальному материалу. Это, однако, не помешало христианскому сознанию использовать данный принцип как средство конструирования великого догмата. Похоже, что, спустя века, именно глубинное, почти неосознаваемое, но исключительно благотворное воздействие учения о Св. Троице на христианскую музыкальную мысль   подвигло её на разработку техники структурно-содержательной полифонии трехголосной фуги. 

Время, когда христианский коллективный разум формулировал учение о Триедином Боге – Боге-Отце, Боге-Сыне и Боге-Св. Духе, — это один из самых важных этапов на пути богопознания. Истина, содержавшаяся в Священном Писании, заняла в христианской картине мира,  в модели трансцендентного бытия законное место ключевого вероисповедного, миросозерцательного, экзистенциального фактора.

Разуму открылась целая вселенная смыслов, которые прежде пребывали в тени и теперь требовали многотрудных размышлений, глубокого понимания и взвешенных толкований. Чтобы все эти духовно-интеллектуальные поиски не выходили за пределы семантики Священного Писания и не нарушали нормативных требований библейского богословия Ветхого и Нового Заветов, это учение было облачено в форму догмата Св. Троицы. Так возник эпистемологический парадокс: беспредельность трансцендентного бытия обрела пределы. Смысловая бесконечность оказалась заключена в твёрдые семантические границы.

В этом парадоксе не было ничего удивительного, странного и  невозможного. Он оказался сродни другому ключевому богословскому парадоксу, согласно которому бесконечный, бессмертный Бог-Сын облекся в конечную природу смертного человека, родившегося от смертной женщины.  В библейских и богословских фактах  такого рода есть что-то и от музыки, чей беспредельный мелодический космос беспрепятственно вмещается в крайне малое количество существующих нот и соответствующих им звуков.

Суть Св. Троицы полностью скрыта от секулярного рассудка с его сугубо рациональными подходами, средствами, методами. Полная беспомощность этих средств  лишний раз доказывает функциональную необходимость веры в эпистемологии трансцендентного. Обнажается истина о том, что эпистемологическое предназначение веры как раз в том и состоит, чтобы помогать разуму обнаруживать связи между смыслами Божьих тайн и человеческими мыслями, кружащимися вокруг этих смыслов.

Первичные Божьи смыслы сущего и должного, установленные Создателем, Богом-Отцом, являются онтологическими, объективно существующими реалиями, ни от кого и ни от чего не зависящими. Каждый из них обладает неисчерпаемой глубиной, способностью облекаться в разные ментальные, языковые, культурные, социальные формы и при этом сопротивляться любым внешним попыткам превратных толкований, идущих вразрез с Божьим Словом. Одни из этих смыслов передаются прямо от Бога к человеку через Священное Писание. Другие закодированы, т.е. облачены в сложнейшие семантические фигуры Божьей тайнописи.

Святая Троица – великая Божья тайна, которую верующий христианский разум постигает на протяжении вот уже двух тысячелетий, но которая продолжает оставаться и навсегда останется тайной, постижимой лишь в очень малой степени. Рассудочное понимание трансцендентной тайнописи божественного триединства затруднительно для всех, без исключения, людей по причине ограниченности рациональных возможностей человеческого мировосприятия и разумения. «Ни перед чем не останавливающаяся рациональность» (выражение К. Ясперса) здесь пасует и терпит поражение. Триединый Бог с Его бесконечной в своем смысловом богатстве сутью не вмещается в пределы   рассудочности существ, эмпирически не знакомых ни с трансцендентностью, ни с бесконечностью. Из-за этой и других причин для многих христианских исследователей необъятный духовно-эвристический потенциал учения о Св. Троице так и остается пребывающим втуне. А это отрицательно сказывается не только на творческом состоянии современного теоретического и практического богословия, но и на характере таких жизненно важных факторов, как твердость индивидуальной веры, непоколебимость личной духовной позиции, способность адекватно оценивать процессы, происходящие в христианском сознании, христианских сообществах и в дехристианизирующемся мире. 

Учение о Св. Троице представляет собой истинный богочеловеческий шедевр, гармоничную духовно-интеллектуальную конструкцию, из которой нельзя вынуть ни одной существенной теоретической связки, ни единого концептуального узла, не нанеся урона своему христианскому миропониманию, не угрожая обрушить своды собственного христианского миросозерцания.

Догмат, усмотревший Божье триединство в Священном Писании, утвердивший его в качестве ключевой христианской формулы всего сущего и должного, — это  плод настоящего интеллектуального подвижничества ранней Церкви. Но в наше время духовная подслеповатость многих христиан не позволяет им это понять и даже более того – побуждает их к нападкам на догмат Св. Троицы, а то и к  глумлению над этим важным оплотом экзистенции истинного христианина, дорожащего своей верностью Богу.

Тринитарное учение возникло и утвердилось как результат высшего единения Божьей трансценденции и человеческой экзистенции, библейского Откровения и верующего разума, Святого Духа и ищущей человеческой мысли, пребывающей в Духе и истине. В результате содержание догмата Св. Троицы обрело отчетливые и твердые смысловые пределы, предназначенными, разумеется, не для триединого Бога, а для человеческого ума, имеющего склонность к своевольным блужданиям. Испытывающий головокружения перед бесконечностью трансцендентного, легко теряющий ориентиры, склонный либо забывать о высших запретах, либо пренебрегать ими,  этот ум нуждается в страховке, в границах, оберегающих его  от опасных провалов в пустоты богоотстраненности, где вера гаснет, мысль слабеет, духовное зрение сходит на нет, а духовный слух сменяется «глухотой  паучьей».

Трехголосная вселенская фуга бытия Св. Троице

  Знакомство с особенностями полифонически-контрапунктического музыкального письма позволяет предположить, что  трансцендентное бытие триединого Бога вполне можно рассматривать как трехголосную вселенскую фугу Святой Троицы. Европейский христианский дух, выстроивший полифоническую композицию тринитарного учения, сумел перевести на музыкальный язык трансцендентную онтологию Св. Троицы. И он же в пору своего творческого взлета создал фугу. Именно трехголосная фуга оказалась по всем своим структурно-содержательным свойствам наиболее близка идее тринитаризма. И это хорошо понимал и чувствовал И.С.Баха. Его фуги были, как будто, для того и созданы, чтобы возвещать славу Божью, триумфальную мощь Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Св. Духа в мире музыки. Так, Швейцер писал о прелюдии и тройной фуге Es-dur Баха, что прелюдия в этой дуальной композиции олицетворяет Божественное величие, а фуга изображает три Лица Св.Троицы: «В трех связанных между собою фугах повторяется та же тема, но характер ее каждый раз меняется. Первая фуга спокойна и величава, выдержана в абсолютно равномерном движении; во второй тема проходит в скрытом виде и только временами обнаруживается в своей истинной форме, что должно символизировать земное  воплощение Бога; наконец, в третьей она проносится в бурном потоке  шестнадцатых, как изливающийся с неба летний дождь в праздник Троицы».

Несомненно, что невероятная красота и духовная мощь фуг Баха имеет не земные истоки. Швейцер сознавал это, когда писал, что в прелюдии и тройной фуге Es-dur присутствует величественный образ единого целого трансценденции триединого Бога с экзистенцией верующего человеческого духа.

То обстоятельство, что богословская семантика тринитарного учения прошла через творческую транскрипцию баховской музыкальной мысли и стала собраниями фуг в «Хорошо темперированном клавире» и «Искусстве фуги», открывает перед теологией новую возможность, как бы, возвратного духовного движения. Символика полифонии-контрапункта обнаруживает способность играть роль смыслового ключа к сложнейшему коду богословия Св. Троицы. Теология и музыка сближаются в готовности признать безусловное величие трансцендентного бытия над тварным существованием.

Швейцер сформулировал мысль, важную для понимания как эстетики баховской фуги, так и сути Св. Троицы. Речь идет об эстетике возвышенного в трансцендентном мире не как о меняющейся величине, но как о духовной константе. Он пишет о том, что «на фортепиано, как и на органе,  недопустимо начинать тему pianissimo и затем в непрерывном нарастании доводить ее к концу до fortissimo, будто хочешь показать ее слушателю в начале в виде котенка, который, пройдя все стадии развития, становится наконец львом. Любая баховская тема — все равно, выражает ли она радость или скорбь, — звучит возвышенно. Такой она должна быть с самого начала. Тем не менее надо признать, что нам, как  современным музыкантам, трудно освободиться от представления, будто Баху свойственно непрерывное нагнетание динамики. Есть еще много  музыкантов, полагающих, будто фуга вообще, а баховская в особенности, требует напряженного нарастания от piano до fortissimo. Изложенные выше законы пластики баховской музыки не  завещаны нам какой-либо традицией, но обоснованы его собственными  произведениями. Мы ничего не достигнем у Баха, уснащая его произведения оттенками pianissimo, piano, mezzo forte, forte, fortissimo, crescendo, diminuendo — словно они написаны для аккордеона; напротив, мы  должны стремиться или к широко задуманному монументальному  динамическому плану, или к проведению всей пьесы в одной силе звучности. Педантичным такой способ исполнения может показаться только тому, кто понимает его как возведение монотонности в  художественный принцип. Как раз наоборот. Звучность, установленная на большом или малом участке, не остается все время неизменной, а обогащается множеством тонких оттенков, но только внутри границ  соответствующей силы звука. Бах потому так и любил клавикорд, что мог  пользоваться на нем этой детальной нюансировкой; очарование его игры для современников и заключалось в этой жизни деталей. Поэтому у него надо различать архитектоническую динамику больших линий и рядом с нею детализированную динамику, одухотворяющую эту лини. Последнюю можно назвать даже декламационной динамикой, ибо она до некоторой степени связана с интонированием музыкальной речи. Баховская музыка — готика. Подобно тому как в готике общий план вырастает из простого мотива, развивается же не в окоченелых линиях, но в богатстве деталей и только тогда производит впечатление, когда действительно оживают все мельчайшие элементы, — так и баховская пьеса воздействует на слушателя, если исполнитель передал одинаково ясно и живо главные линии и детали. Если же вместо этой двойной архитектонической динамики ввести единую современную динамику чувства, которую находим в  произведениях Бетховена, то этим сделают все, чтобы Бах стал непонятен, ибо тем самым смешиваются крупные и мелкие оттенки». 

Смысловая многомерность догмата Св. Троицы необъятна, необозрима и постижима нами лишь в очень малой степени. В бесконечности этого семиотического пространства присутствует редчайшая концентрация предельных и запредельных смыслов. Доминирующая же роль безраздельно принадлежит универсальным теологическим смыслам, чьи дискурсивные структуры напрямую связаны с трансцендентной реальностью. С этими наисложнейшими смыслами работает высокое догматическое богословие. Они служат для христианского сознания важнейшими ориентирами мировоззренческого, экзистенциального, этического характера, не позволяющими ему блуждать, направляющими его мотивации в соответствии с духом Благой Вести, предписывающими мыслить и действовать так, как того требует евангельское учение.

Помимо этих всеобщих, универсальных смыслов, существуют и смыслы специальные, методологические, обслуживающие познавательную деятельность верующего разума, страхующие каждый его шаг, помогающие ему при самых рискованных познавательных процедурах оставаться пребывающим в Духе и истине. Они снабжают христианское сознание добротными научно-поисковыми средствами, защищают от напрасных трат сил и времени на бесплодные блуждания.

Верующий ум выявляет абсолютные, т.е. Божьи смыслы зла и страданий, справедливости и свободы и прочих духовно-практических реалий. А неверующий ум добирается лишь до их относительных смыслов. При этом каждый поисковик движется по своей траектории изысканий. У первого, направляемого Св. Духом, она уходит вертикально ввысь, в беспредельность трансцендентной реальности, так что, двигаясь вдоль неё, верующий ум, о чём бы он ни думал, думает о триедином Боге, а душа, о чем бы она ни волновалась, волнуется о Боге, а язык, о чем бы он ни говорил, говорит о Боге-Отце, Боге-Сыне, Боге-Св.Духе. У неверующего ума, лишенного поддержки Св. Духа, изыскательская траектория опекается и контролируется мирским духом, имеет сугубо горизонтальную направленность, стелется в земной плоскости профанной реальности с её ограниченным горизонтом.

Всё это имеет как мировоззренческое, так и методологическое значение. В условиях, когда христианское сознание, расшатанное интервенциями секуляризма, почти утратило способность пользоваться помощью Св. Духа и внимать Его наставлениям, оно крайне слабо представляет суть ориентационного потенциала тринитарной доктрины.

В этих непростых условиях вспомогательная помощь может придти от принципов полифонии и контрапункта. Они всегда готовы выступить как дополнительный познавательный ресурс, помогающий усматривать невидимое и объяснять необъяснимое в трансцендентной онтологии Лиц Св. Троицы.

Полифония трансцендентного бытия 

В онтологическом отношении  сущность у триединого Бога одна, является вечной, бесконечной и нераздельной. Вместе с тем, Бог одновременно трехсоставен, являет Собой единство в многообразии,  предстает в трех Лицах (Личностях) Отца, Сына и Св. Духа. Каждое Лицо в его отношении к любому из двух других членов Св. Троицы можно было бы назвать alter ego, если бы слово alter (другой, другое) не содержало в себе негативных коннотаций. Конечно же, ни Бог-Отец, ни Бог-Сын, ни Бог-Св.Дух не ведут себя как «другие» по отношению друг к другу. Они соединены между собой узами такой плотной, прочной, неразрывной духовной близости, что никакая «другость» не в состоянии втиснуться в эти отношения сверхъестественного единения. И в этом смысле сущность Бога подобна главенствующей музыкальной идее фуги, сохраняющей неизменной свою идентичность, несмотря на все перипетии её мелодической динамики.

Если же находятся субъекты, занявшие антитринитарную позицию, демонстрирующие пренебрежительное отношение к этому сверхъестественному единению или пытающиеся каким-то образом рассечь его и при этом продолжающие называть себя христианами, то это порождает большие сомнения в верности и справедливости их конфессиональной самоидентификации.

Каждый из голосов Лиц Св. Троицы обладает такой полнотой звучания, которая позволяет им максимально исчерпывающие высказывания. Все три звучат постоянно и непрерывно. Для этого в их распоряжении имеется бесчисленное множество средств и форм, локализованных в природе, обществе, культуре, духовной жизни. Это могут быть голоса бури и тихого веяния ветерка, возникающих мотивов и циркулирующих идей, нарождающихся мыслей и пробудившейся совести,  слов и дел и т.д.

Этим голосам, звучащим и распространяющимся в беспредельности сущего, не требуется никакая антропогенная регламентация. Мир Св. Троицы – эталонная реальность, так что каждая из конкретных тварных форм, в которые облекается Божья воля, обладает наиточнейшими содержательными,  ценностными и нормативными пропорциями. Каждое слово и действие Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Св.Духа абсолютно совершенно и идеально по заложенным в них значениям и смыслам, которые не нуждаются ни в каких коррекциях.  Не существует  таких слов и действий, которые могли бы породить диссонансы в полифоническом трехголосии Лиц Св. Троицы. Нет таких сил, которые могли бы заглушить или отменить трансцендентную полифонию божественного созвучия их голосов.

Целостность трансцендентного единства удерживается и при самых драматичных формах контрапунктных взаимодействий между Лицами Св. Троицы. Высшая степень этого многосложного божественного драматизма окрасила отношения Бога-Отца и Бога-Сына, когда Сын облекся в человеческую плоть, принял на Себя всю тяжесть человеческих грехов, взошел ради их искупления на крест и умер на нем. Контрапункт их скорбного общения перед Голгофой и на Голгофе звучит как самая потрясающая фуга во вселенском бытии.

И это не итоговая картина в динамике божественной фуги. Для тварной реальности финал этой фуги остается открытым. В отличие от человека, имеющего весьма приблизительное представление о нем, триединый Бог доподлинно, в мельчайших деталях осведомлен, чем всё это закончится, поскольку Он – Автор сценария и Режиссер земной драмы. Ему принадлежит право завершающего жеста и последнего слова.

Онтология  вневременной, вечно звучащей тринитарной полифонии Бога-Отца, Бога-Сына, Бога-Св. Духа такова, что  целостность Св. Троицы избавлена от расколов, разрывов, сумбура и хаоса внутренних отношений между её тремя Лицами. Избавлена она также и от превращения в некую неструктурированную монолитность, во внутренне неразличимую, недифферецированную тоталитарность.

Суть того единомыслия, которое господствует внутри триединого союза Лиц Св. Троицы, позволяет понять известная коммуникативная формула Августина Аврелия. Он, излагая её как эталон для человеческого общения, сам того, вероятно, не ведая, прикоснулся к Божьей тайне общения трех ипостасей единого Бога: «В главном единство, во второстепенном свобода, во всем остальном любовь». Бог открыл Августину эту коммуникативную парадигму как образец для подражания. Простая по виду, но необычайно глубокая по сути, она остается для человеческого общежития почти недосягаемым идеалом. Люди способны с грехом пополам приблизаться к подножию этого идеала в своих крохотных межличностных, семейных или дружеских союзах из нескольких человек, но распространить эту модель общения на бо́льшие сообщества они не в состоянии. Вместо достижения этого эталонного состояния, человечество довольствуется множеством самых уродливых форм взаимодействия вроде клановой круговой поруки, партийно-корпоративного единодушия или тоталитарного единомыслия, в которых нет ни подлинного единства, ни истинной свободы и любви.

Творческая сила Св. Троицы

Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Св. Дух проявляют свою общую, единую сущность по-разному, каждый в соответствии с характерными особенностями своей Личности. Они делают это так, что в их отношениях и взаимодействиях не возникает ни простой унисонности, ни контрапунктной конфликтности, а присутствует возвышенная полифония,   триединое трехголосие всех Лиц Св. Троицы, свидетельствующее как об отношениях любви и гармонии между ними, так и о великой созидательной мощи их триединства, проявляющегося в невероятном размахе Божьих творческих инициатив.

Любовь, как важнейшее созидательное свойство Триединого Бога, распространяется и на Его главное творение – человека. Руководствуясь любовью к человеку, все три Личности, каждая по-своему, участвуют в земной жизни людей и в их спасении. В свою очередь от человека требуется встречное духовное движение. Для него положительные духовно-интеллектуальные усилия по принятию догмата Св. Троицы в качестве основания личной веры и прямой «инструкции» по духовно-творческому выстраиванию своего жизненного мира и жизненного пути делают все эти процессы захватывающе плодотворными. Если же подобные усилия отсутствуют, недостаточны или превратно ориентированы, то подобная экзистенциальная динамика оказывается под вопросом. 

На границах соприкосновений Божьей трансценденции с человеческой экзистенцией заявляет о себе контрапункт, и рождается тема богочеловеческой фуги. Она звучит возвышенно, если в ней слышится беспредельная благодарность человека Богу-Отцу за то, что Он его предузнал, предопределил, призвал, оправдал и приобщил к Своей славе. В ней присутствуют прекрасные гармонии, если человек выражает свое абсолютное доверие Богу-Сыну, выказывает безраздельную веру в Его спасительную миссию, а также бесконечную признательность Богу-Св. Духу за Его благие, утешительные воздействия.

Трансцендентное бытие Св. Троицы полифонично, поскольку в нем ни на мгновение не умолкают голоса Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Св.Духа. Они самостоятельны и вместе с тем  неразрывно соединены в едином трехголосии вселенской фуги. Творящая сила этих голосов, творческие инициативы их логосов, этосов и номосов производят все сущее и должное, непрерывно обновляют мироздание, поддерживают его в состоянии динамического равновесия.

В соответствии с поэтикой божественной фуги, неизменная сущность триединого Бога претворяется в принцип главенства ведущей, лидирующей темы, исполняющей роль вождя-лидера. Неизменность Божьей сущности соответствует онтологии Божьего лидерства, остающегося неоспоримым при любых условиях.

Тема безусловного Божьего лидерства звучит повсеместно, перекрывая все прочие темы, заглушая любые голоса, никому и никогда не позволяя возвыситься над собой. В этом абсолютном лидерстве, в безусловном суверенитете доминирующей темы – ключ к пониманию незыблемой идентичности Бога, неизменности Его сущности, от которой никогда, ни при каких обстоятельствах не убывает, и к которой человеческий рассудок не в состоянии ничего прибавить от себя.

Эта общая сущность, единая для Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Св. Духа, проявляется у каждого Лица по-своему.  То обстоятельство, что Св. Троицу составляют три уникальные божественные Личности, следует отнести к разряду самых важных открытий христианской мысли, обнаружившей необыкновенную чуткость к Божьему Откровению. Каждая из Личностей – это обладатель сугубо индивидуальных черт, исключительных способностей, неповторимых дарований в их наивысшем, наипревосходнейшем качестве. Потому её голос, ведущий общую тему, проявляющий единую для всех сущность, звучит особенным образом. Однако между Личностями Св. Троицы   нет ни малейших противоречий, расхождений, несогласий, как нет и неразличимой тождественности, полной   слиянности, где   каждый голос растворялся бы в общем звучании и становился неотличим от двух других голосов. Бесконфликтное согласие Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Св.Духа, гармоничное взаимодействие их голосов, возвышенное созвучие трех прекрасных мелодий, сливающихся в одну, создают божественную полифонию Св. Троицы, чье трехголосное гармоничное триединство никогда не ослабевает и не распадается.

Высокая полнота этих гармоний, непостижимая глубина творческой мощи триединого Бога способны потрясать человеческий дух до самых оснований и одновременно наполнять радостным восторгом и животворной силой. Нечувствительность же ко всему этому, духовная глухота тех, кому на ухо наступил не медведь, а сам князь тьмы, есть величайшее личное бедствие в их судьбах.

Когда европейский дух создал фугу, а Бах довел её в   «Хорошо темперированном клавире» и «Искусстве фуги» до степени высочайшего совершенства, то в этом была несомненная милость Бога, вдохновившего своих избранников на музыкальную транскрипцию трансцендентной онтологии Св. Троицы. Божий триалог зазвучал на земле посредством одной из самых выразительных музыкальных форм. Материальные звуки, наполненные нематериальными значениями, возвышенными духовными смыслами, стали чем-то вроде тропинки, ведущей к сокровищнице Божьего Откровения, к средоточию Божьих тайн. Туда, куда не могла проскользнуть рационально экипированная человеческая мысль, проникло музыкальное искусство фуги.

В условиях эпохального наступления секулярной рациональности человеку стало открываться через фугу  то, что пребывало закрытым от прозаичного рассудка. Вера обрела в фуге удивительного и, вместе с тем, надежного помощника, ненавязчиво помогающего человеческому духу двигаться по направлению к Богу. Через полифонические триалоги трехголосных фуг экзистенция человека открыла для себя возможность прикасаться душой, умом и духом к трансценденции триединого Бога, пребывающей  за пределами земного мира, в потусторонней вечности.

Священное Писание как школа полифонического мировосприятия

Божье Слово одновременно и гомофонно, и полифонично. У него один автор – триединый Бог, и Он ведет Своё повествование о сущем и должном, которое в содержательно-смысловом отношении выглядит монологичным. Но это не простой монолог, поскольку Бог является читателю Священного Писания в трех Лицах. Когда Бог-Отец создает вселенную и Сам комментирует этот творческий процесс, мы   слышим Его голос. Он  звучит на протяжении всей Книги Бытие, Книги Иова, в Книгах больших и малых пророков и в других библейских Книгах. Живой, земной голос Бога-Сына слышится на протяжении всего Нового Завета. А звуки голоса Бога-Св.Духа сопровождают каждую библейскую страницу, поскольку все они писались людьми при Его незримом присутствии, под Его диктовку. В каждом из голосов есть глубокое своеобразие, прекрасно вписывающееся в богатство сопряжений Божьего трехголосия, в общую тему трансцендентного единства. Это трехголосие, проходящее сквозь весь библейский текст, делает его не конгломератом разнородных фрагментов, а глубоко органичной, симфонической целостностью сверхнарратива, излагаемого триединым Сверхсубъектом, делящимся с людьми Своим Откровением.

Глубинная полифония текста Библии —  один из его существенных признаков. Этим он отличается от бесчисленного множества всех прочих текстов. Библейский материал, кажущийся на первый взгляд слишком разнородным и пестрым, на самом деле нанизан на единый смысловой стержень, опирается на целостную нормативную основу, устремлен в общую ценностную перспективу. Средствами, осуществляющими внутреннюю работу по смыслостроительству, по объединению всего того, что, на первый взгляд, выглядит трудно совместимым,  служат принципы полифонии и контрапункта. Бог распространил на Своё Слово именно те принципы, в соответствии с   которыми устроено единство трансцендентного бытия Отца, Сына и Святого Духа. И Бог не позволяет этому внутреннему  единству Слова распасться, превратиться в мозаику  или калейдоскоп  из смысловых фрагментов.  Он, подобно автору, сделавшему себя главным героем собственного повествования, пребывает одновременно и вне текста, и внутри него. В качестве действующего лица Он взаимодействует с другими участниками библейского полилога. Но, как единовластный Автор всего происходящего и описываемого, Он держит начала всех причинно-следственных нитей в Своих руках. И это придает Его Личности впечатляющую внушительность и необоримую мощь. Решиться на противостояние этой мощи, на противоборство с ней может только безумец, поскольку победа тут невозможна, а поражение гарантировано.

В Слове нет ни одного локального сюжета или смысла, который выглядел бы чуждым и выпадал бы из общего строя библейского смыслового ансамбля. Принципы полифонии и контрапункта скрепляют их с целым, не позволяют выпасть из поля притяжения с действующей теоцентричной логикой центростремительности.

Так, две крупнейшие полноправные галактики библейских смыслов, ветхозаветная и новозаветная, удерживаются внутри теоцентричной вселенной силами Божьей полифонии. Их мощное двухголосие проходит сквозь всю Библию, пронизывает каждое её слово. Контрапунктные переклички Ветхого и Нового Заветов, их отношения диалогически-полемического взаимодействия не разрушают общей целостности Писания из-за того, что духовное притяжение между ними, имеющее трансцендентную, нечеловеческую природу, действует сильнее полемической состязательности. Контрапункт работает не как фактор, раскалывающий целостность Божьего замысла,  но как сила, обслуживающая высшее единство Божьей мысли, подтверждающая и укрепляющая его, возносящая эту мысль в недосягаемую высь. В результате налицо не разномирность, а одномирность Ветхого и Нового Заветов, подчиненных единству авторского замысла Триединого Бога. То, что кажется внешней разномирностью двух мощно звучащих музыкальных тем, ветхозаветной и новозаветной, на самом деле связываются контрапунктическим драматизмом в сверхмощную фугу библейского нарратива, удерживающего в своем духовном поле полифоническое единство трансцендентного бытия с таким же полифоническим единством бытия тварного. И в эту сложнейшую целостность вплетается еще и полифоническое многозвучие тринитарной мысли священнописателей, пророков, апостолов и евангелистов, существующей под благим водительством Св. Духа. Все это сосуществует в единой системе Божьего отсчета, Божьих смысловых, ценностных и нормативных критериев.

Как мировой океан, в силу множества факторов, не может заледенеть, так и библейский нарратив защищен своей поистине сверхъестественной духовной насыщенностью от сил стагнации, закоснения, духовного оледенения.   Он насыщен целебной солью высших смыслов до такой степени, что никакие исторические, социально-политические, идеологические пертурбации в человеческих мирах не могут причинить ему ни малейшего вреда.

Библейская полифония субъектна, персоналистична. Её главное трехголосие представлено тремя   субъектами – Богом, дьяволом и человеком. У каждого из них своя тема и свой особый голос, ведущий эту тему сквозь сюжетные перипетии библейского нарратива. Бог, его всевластный Автор, не отнимает у человека его права на выражение своих мыслей. Не препятствует Он и контрапунктным, полемически острым контактам с архиврагом. Будучи в высшей степени реалистом, Он создает не слащавую, убаюкивающую историческую картинку, а суровую в своей трагической правдивости панораму мировой истории, замешанную на слезах и крови неперывно грешащих и редко кающихся людей.

Звучание библейской полифонии постоянно напоминает человеку о принципиальном многоголосии трансцендентного бытия, тварного мира и его собственного мышления, находящегося в полной власти Бога.

Библия – первейший и важнейший учебник полифонии и контрапункта, благодаря которому человек учится мыслить не монофонически, а полифонически. Он учится полифоническому восприятию полифонически устроенного бытия, созданного Триединым Богом, бытийствующим, мыслящим и творящим в соответствии с вечно присущему Ему принципом Божьей полифонии голосов Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Св.Духа, имеющих общую онтологию, единую волю и нераздельный Логос.

О Боге-Отце, Боге-Сыне и Боге-Св. Духе чаще всего говорят как о деятелях-практиках и гораздо реже как о мыслителях. Между тем, они – непрезойденные интеллектуалы, мудрейшие соавторы сверхгениального вселенского проекта. Усилиями их творческой мысли бытие выстроилось в захватывающий динамический сюжет, ошеломляющий своим совершенством. В дни творения зазвучала и продолжает по сей день непрерывно звучать мировая фуга бытия.

Богу свойственно говорить с людьми через других людей, вовлекая их в общее многоголосие тварного мира. Так, в театре, филармонии слушатели не слышат слов дирижера, но каждому инструменту в отдельности  и всему оркестру в целом дано говорить залу именно то, что желает сказать дирижер.

В Божьем Слове творческая мысль Триединого Бога воплотились с исключительной полнотой.  Господь, творец звуков и слов, чувств и мыслей, полифонии и контрапункта, не превратил это Слово в свой длящийся монолог. У Него много рупоров, доносящих Его мысли до людей. Лишь в отдельных, критических случаях Он предоставляет слово пророкам, которые облекают голос Бога в звуки собственных голосов, делая его доступным слышанию всех и каждого.

Полифония Библия уникальна тем, что в мировой интеллектуальной истории больше нет интеллектуальной фуги такого уровня и масштаба. Человеческие голоса, высказывающие внятно артикулированные мысли, не предоставлены самим себе, не вброшены в речевую сумятицу  случайных сообществ и стихийных сборищ. Они удерживаются авторской волей Триединого Бога в рамках фугированного многоголосия, так что  контрапункты противоречащих друг другу   голосов, как правило, образуют отдельные целостные дискурсивные композиции, и целостный интеллектуальный мир Библии, эту совершенно особую вселенную смыслов, отвечающих нуждам единого творческого замысла, принадлежащего Богу.

Полифоническая структурность, контрапунктированное полнозвучие перекликающихся тем и самостоятельных голосов присутствуют в каждой книге библейского текста и придают большую силу и живость каждой мысли, запечатленной Божьим Словом. Разнообразие интеллектуальных миров высказывающихся субъектов не гасится творческой волей триединого Автора. Каждому голосу, озвучивающему мысль, дано право  высказаться, не выпадая из общей поступательно разворачивающейся целостности интеллектуальной фуги библейского текста.

Самостоятельные, но не противоречащие друг другу, не заглушающие один другого, полноценные и полноправные творящие логосы Отца, Сына и Св. Духа сливаются в единую творческую силу, осуществляющую замысел Бога-Отца. Они задают тот тон и уровень духовных взаимодействий, которых человеческим творческим союзам никогда не достичь, но которые служат главными ориентирами, защищающими творческий дух человека от бесплодных топтаний и опасных отклонений.

Работу по претворению Божьих смыслов в человеческие мысли осуществляет Св. Дух, помогающий человеку верно понимать и должным образом интерпретировать то содержимое смыслов, которое заложено в них Богом-Отцом. Этот процесс познания-понимания многогранен, увлекателен и рождает каскады попутных образов и метафор. Вот, к примеру, три такие метафоры, касающиеся человеческой мысли, которую можно сравнить с альпинистом, карабкающимся вверх по крутому, монбланоподобному склону конкретного Божьего смысла.  В иных случаях та же мысль уподобляется Ахиллесу из апории Зенона, бегущему за черепахой искомого смысла и не могущему её догнать, несмотря на свою быстроногость. И, наконец, ей свойственно сходство с бабочкой, вьющейся вокруг пламени свечи, опасающейся полного сближения с ним и способной принять и вместить лишь крохотную толику живительного тепла ослепительного смысла, сияющего своей огненной истинностью. Самое же важное заключается в том, что если Св. Дух не поможет альпинисту, Ахиллесу и бабочке в их стремлениях, то  абсолютный Божий смысл так и останется для них не достижим, ими не распознан и не прочувствован, так что им придется оставаться либо в полумраке  недопонимания, либо во мраке полного непонимания того, что жизненно важно для их собственного духовного выживания.

Тринитарная оптика верующего разума

Индивид, вплетенный посредством естественно-родовых и социальных уз в человеческое сообщество, плохо приспособлен к тринитарно-полифоничному мировосприятию. У него нет к тому прирожденных духовных предпосылок. Напротив, над ним довлеет рок врожденной миросозерцательной монологичности-монофоничности. Библия знакомит нас с огромным разнообразием обособленных, персоналистичных жизненных миров людей, которым трудно переступить через свой персонализм. Эгоцентричные позиции чаще всего рождают монологи отдельных сознаний. Люди либо своевольно и искажают изначальную полифонию тварного мира, насильственно монологизируют её, либо воспринримают её как  простую плюральность, в которой нет единства. При этом в обоих случаях игнорируется полифоническая суть сущего, предполагающая, что за тварным многоголосием бесчисленных субъектов всегда стоит единая тема, принадлежащая авторской воле трансцендентного Сверхсубъекта, управляющего этим многоголосием.

Архитектоника мировой полифонии, выстраиваемой авторской волей Триединого Бога, скрыта от неверующего рассудка, но открывается верующему разуму. В отличие от полифонии Св. Троицы, звучащей в беспредельности трансцендентного бытия, многоголосие тварного мира ограничено пределами пространства и времени, жизни и смерти. Здесь любое многозвучие, многоголосие имеет начало и конец. В тварном мире звучащие темы и  голоса не равнозначны. Истинная духовная значимость каждой темы и каждого голоса может быть определена только одним способом – посредством соотношения с эталонными смыслами, абсолютными ценностями и безусловными нормами, господствующими в Божьем мире, исходящими от Триединого Бога, обозначенными Им в Его Слове.

И здесь человеку приходит на помощь тринитарная оптика мировосприятия и мышления. Её ценность существенно возрастает в кризисно-катастрофические эпохи общей аномии, всепроникающего беззакония, во «время злое», когда «злодеи злодействуют, и злодействуют злодеи злодейски» (Ис.24,16). В этих условиях Св. Дух, утешитель и путеводитель, всегда готов вооружить верующий разум аналитика этико-эпистемологической максимой пророка Исайи «Наблюдай и будь спокоен, не страшись и да не унывает сердце твоё» (Ис.7,4), то есть дать высшее спокойствие мудрого созерцателя.

Вместе с тем, тринитарная оптика почти всегда рефлексивна и даже исповедально-автобиографична, поскольку устроена таким образом, что говоря о Триедином Боге, человек рассказывает о своем понимании Его сути, своем отношении к Нему. Тем самым он, как бы, невольно повествует и о самом себе, о состоянии своего духа и разума, своей веры и души. Так что в результате начинают вырисовываться особенности его собственной экзистенции и вместо «портрета» Бога получается автопортрет изыскателя, панорамное или фрагментарное воссоздание его собственного жизненного мира. Триединый Бог же остается в роли невидимого интервьюера-исповедника, непознанного «Господина N», таинственного «Мистера Х», продолжающего и далее побуждать человека к всё более глубоким погружениям в свое собственное «я». Разве не о себе говорят размышляющие и рассуждающие о Боге псалмопевец Давид, мудрец Экклезиаст, апостолы Павел и Иоанн Богослов? Разве не о себе рассказывает Иоганн Себастьян Бах в своих посвященных Богу кантатах, прелюдиях и фугах? Разве не о собственном мировоззрении говорит Альберт Швейцер в своих богословских трактатах? Мысль каждого из них, не важно выражена ли она в богословских сентенциях или музыкальных звуках, отталкиваеся от известного, знакомого, личного и устремляется ввысь, к Богу, но в конечном счете возвращается в исходный порт. Как заметил один из героев Достоевского: «О чем говорит умный человек с наибольшим удовольствием? Ответ: о самом себе». И это касается даже умнейших и мудрейших из людей. Однако Бог и вера исправляют этот греховный эгоцентризм, позволяют вырваться из его замкнутого круга, и в итоге антропологическая девиация оборачивается двойным благословением: стремясь к познанию Бога, человек, как бы, мимоходом познает и себя.  И чем крупнее личность, чем ближе её экзистенция к Божьей трансценденции, тем поучительнее её духовный труд и значительнее духовные достижения.

В.А.Бачинин, кандидат философских наук, доктор социологических наук, профессор (Санкт-Петербург)