«Франкенштейн» Дель Торо лично борется с Богом

Новая кинематографическая версия «Франкенштейна» Дель Торо — весьма своеобразное произведение. С одной стороны, это точная адаптация готического романа Мэри Шелли 1818 года, отражающая ключевые темы и включающая в себя сюжетные аспекты, редко встречающиеся во многих других кино- и телеверсиях. С другой стороны, Гильермо Дель Торо (известный мексиканский режиссёр, снявший «Лабиринт Фавна») переосмысливает оригинал Шелли, отражая свою личную борьбу с Богом христианства.

Мы ещё вернёмся к этим нововведениям, но сначала полезно понять некоторые особенности мировоззрения дель Торо и то, почему его взгляд на культовую историю побудил его переработать её именно так.

Франкенштейн как «личный Мессия» Дель Торо

Дель Торо вырос в католической семье и недавно рассказал Терри Гроссу из NPR о своём детстве, когда после воскресной мессы он впервые посмотрел фильм Бориса Карлоффа «Франкенштейн» 1931 года. Это привело к духовному прозрению:

Я свою веру и свои догматы лучше понял через «Франкенштейна», чем через воскресную мессу. Я увидел воскресение плоти, непорочное зачатие, экстаз, знаете ли, стигматы. Всё имело смысл. И в семь лет я решил, что чудовище Франкенштейна станет моим личным аватаром и моим личным мессией. Это было поистине глубокое преображение, и оно оставило впечатление на всю мою жизнь.

Это объясняет, почему фильмография дель Торо полна «монстров», которые в итоге становятся вызывающими сочувствие персонажами. То, что общество считает ужасным, в готически-мрачных сказках Дель Торо, как правило, выглядит благородным или, по крайней мере, непонятым. Он переворачивает сценарий «фильмов о монстрах», показывая обычных людей более чудовищными, нежели всякие уроды, упыри или изгои, которых они демонизируют. Всё это достигает кульминации в его версии «Франкенштейна».

В том же интервью NPR Дель Торо сравнивает существо (которое в его фильме играет австралийский актёр Джейкоб Элорди) с Иисусом и неоднократно ссылается на притчу о блудном сыне и книгу Иова как на библейские отсылки для своего повествования. Действительно, христианский акцент на прощении — важная тема на протяжении всего фильма. И в тот момент, когда Франкенштейн «оживляет» своё существо, мёртвая плоть располагается в явно распятой позе.

Если это звучит странно, так оно и есть. Дель Торо — ныне самопровозглашённый «бывший католик» — обладает постхристианской восприимчивостью, которая одновременно вдохновляется и отталкивается христианским богословием. Это делает фильмы в лучшем случае морально запутанными, а в худшем — морально проблематичными (его оскароносный фильм «Форма воды» показался мне отвратительным).

Воображение и эстетика Дель Торо глубоко сформированы его католическим воспитанием. «Франкенштейн» изобилует христианскими статуями, образами ангелов и демонов, света и тьмы. Однако его духовное мировоззрение также противоречит христианскому воспитанию, что проявляется в его экранизации, где он испытывает тревогу по поводу Бога и скептицизм по отношению к трансцендентному смыслу.

Ужас игры в Бога

В одном отношении фильм верен оригиналу Шелли. Шелли написала роман в контексте стремительных перемен, вызванных промышленной революцией, и её книга, — часто считающаяся первым научно-фантастическим произведением, — отчасти является предостережением о непредвиденных последствиях, возникающих, когда человек безрассудно использует технологии, особенно в погоне за властью, «играя в Бога».

Фильм Дель Торо хорошо отражает это, что подчёркивается в его маркетинговом слогане («Только монстры играют в Бога»). Наблюдая, как Виктор Франкенштейн (Оскар Айзек) преследует свою цель – стремясь оживить человека из мёртвой плоти, мы видим ужасающе очевидную глупость научного стремления «победить смерть». Виктор называет свою попытку «возродить жизнь» «божественным деянием» и нагло называет Бога «неумелым». Он хочет «владеть силами жизни и смерти» и стремится ни много ни мало к достижению «вечной жизни» с помощью технологий. Это пугающе похоже на риторику, которую мы слышим сегодня от таких гуру, как Брайан Джонсон, сторонников идеи  «Не умирай».

Как и Шелли, Дель Торо создаёт своего «Франкенштейна» в контексте стремительных технологических изменений, в то время, когда «игра в Бога» посредством технологий происходит в вопросах рождения (ЭКО, «дизайнерские дети»), смерти (биохакинг и трансгуманизм) и знаний (способность ИИ приблизиться к божественному всеведению). Призрак ИИ в этом фильме маячит на заднем плане. Подобно тому, как Виктор не продумывает возможные последствия своего технологического творения, «технобратья» (как их называет Дель Торо) безрассудно спешат в гонке вооружений искусственного интеллекта, «создавая что-то и при этом совершенно не задумываясь о последствиях».

Предупреждение в романе Шелли о том, что технологии становятся нашим господином, тревожно актуально в современном мире «технополии». («Ты мой создатель, но я твой господин; повинуйся!» — говорит чудовище Виктору, и эта фраза обыгрывается в фильме). Адаптация Дель Торо мудро выносит на первый план технологическую критику истории, которая кажется особенно актуальной.

Монстр — создатель

Внимание: спойлеры. Как и в других фильмах Дель Торо, чудовище во «Франкенштейне» оказывается скорее дружелюбным, чем устрашающим, трагичным персонажем, не имевшим никакого влияния на своё становление. Настоящий «монстр» фильма — Виктор, высокомерный творец, чей безответственный, эгоистичный акт творения («Я никогда не думал о том, что будет после творения») приводит к страданиям созданного им существа.

Некоторые зрители могут удивиться тому, насколько большая часть фильма Дель Торо отведена повествованию от лица чудовища. Но это как раз таки соответствует роману. Разница в том, насколько более сочувственно существо и насколько злодейским представляется Виктор у Дель Торо. В романе существо изначально невинно, но затем развращается и в итоге превращается в мстительное, пугающее и смертоносное чудовище, намеренно убивающее нескольких главных героев. Оно даже признаёт свою порочность («Это правда, что я мерзавец; я убивал прекрасных и беспомощных»).

В фильме Дель Торо чудовище, по сути, остаётся невинным. Оно — сочувствующий друг для других аутсайдеров, не представляет никакой угрозы и лишь случайно убивает брата Виктора, Уильяма (Феликс Каммерер). Одно заметное изменение: Элизабет (Миа Гот) в фильме погибает от рук Виктора, тогда как в романе её душит чудовище. Этот выбор подкрепляет мысль Дель Торо: Виктор — истинный монстр этой истории.

Конечно, чудовище в исполнении Элорди намеренно убивает нескольких моряков, которые в него стреляют. Но если оно совершает насилие, предполагает Дель Торо, это объяснимо, учитывая, как жестоко с ним обращались. Травматическая история его происхождения оправдывает его разрушительное поведение — распространённая тема не только в фильмах Дель Торо, но и во многих других фильмах о «переосмыслении злодеев», таких как «Круэлла», «Злая» и «Джокер».

Представляя Виктора — богоподобного «создателя» — самым развращённым злодеем, Дель Торо также направляет свой гнев на Бога христианства. Зачем Богу создавать нас только для того, чтобы видеть, как мы страдаем в столь ужасном мире? Для Дель Торо ответ Бога Иову (38:4) недостаточен и даже жесток. Обращение Иова к Богу «Зачем?» — это «и обращение твари [Франкенштейна]». Зачем создавать нас вечными существами, с высокой вероятностью обречённых на бесконечные страдания? Для Дель Торо такой Бог безответственен и жесток.

Вечная жизнь — проклятие?

Одно из ключевых различий между этим фильмом и романом Шелли становится очевидным в финальных сценах. Существо в романе обладает сверхъестественной стойкостью, но не бессмертно; в конце оно клянётся покончить с собой на погребальном костре («Мой прах развеют ветры в море»). В фильме Дель Торо существо пытается покончить с собой, но не может умереть. Оно бессмертно, и его вечная жизнь изображается как проклятие от создателя, а не благословение.

Финальный кадр Дель Торо прекрасен и завораживает, запечатлевая трагедию чудовища, обречённого на вечное одинокое существование (у него нет спутницы Евы, хотя он и просил её у своего создателя). Когда существо стоит в одиночестве на холодном льду, глядя на восходящее солнце со слезами на глазах, оно встречает свет почти стоически. Фильм завершается трогательной цитатой друга Шелли, поэта-романтика лорда Байрона: «Сердце разобьётся, но, разбитое, продолжит жить».

Дель Торо  рассказал NPR, что считает вечную жизнь мучением, поэтому он «большой фанат» смерти: «Я думаю, [смерть] — метроном нашего существования. А без ритма нет мелодии… Именно метроном смерти заставляет нас ценить широту прекрасной музыки».

Христиане согласятся с ним в том, что в памяти о смерти есть реальная ценность, и что стремление победить смерть — это глупость (воплощенная в Викторе Франкенштейне и продолжаемая сегодня «технобратьями»). Но мы не согласны с Дель Торо в том, что смерть — это просто реальность, которую нужно принять, и ни в коем случае не проблема, которую нужно решать. То, что мы не можем победить смерть своими силами, не означает, что жало смерти нереально; это не значит, что смерть не является врагом, которого Кто-то должен победить. Иисус Христос может победить её и победил (1 Кор. 15:55–57), и Его победа — вечная жизнь для всех верующих (Ин. 3:16; 5:24; 6:47).

Одна из истин, которую раскрывает финал «Франкенштейна» Дель Торо, заключается в том, что вечная жизнь сама по себе — отдельно от нашего Создателя — поистине была бы адом. В христианском богословии вечная жизнь — это благословение для верующих, потому что мы будем вместе с нашим Создателем, испытывая в Его присутствии полноту радости и блаженства вовек (Пс. 15:11). Но бесконечная жизнь, отрезанная от любви и общения, — это поистине проклятие. Финал фильма даёт яркое представление об этом.

Темы для обсуждения

Дель Торо — одновременно и искусный мастер, и вдумчивый художник. Его «Франкенштейн» великолепно прорисован, хотя местами и жутковат (рейтинг R фильма обусловлен, главным образом, кровопролитием, насилием и краткими сценами обнажёнки). Но даже больше, чем просто художественный талант, фильм полон масштабных идей, достойных обсуждения.

Как мы уже видели, не все из них обязательно хороши. Похоже, Дель Торо считает, что Бог жесток и это Он нуждается в нашем прощении, а не наоборот. Постхристианские инстинкты режиссёра ведут к осмыслению прощения, бескорыстной любви и жертвенности, одновременно устраняя любой трансцендентный источник этих добродетелей. Совершенно неясно, какой смысл в вопросе «как нам теперь жить?» вытекает из видения Дель Торо, помимо расплывчатого «будьте добры друг к другу».

Тем не менее, редко можно увидеть высокобюджетный, качественно снятый фильм, столь же теологически любопытный. Возможно, Шелли была бы не в восторге от всех изменений, которые Дель Торо вносит в её историю, но она, вероятно, гордилась бы тем, что её готическая история спустя более 200 лет всё ещё вызывает важные и актуальные размышления.

Бретт МакКракен thegospelcoalition.org, перевод ieshua.org