Несолоно хлебавши

Как вы считаете: воцарение государя – новость радостная или мрачная? «Это – смотря, какого государя», – скажете вы, и будете совершенно правы. Так вот, вся власть на небе и на земле отдана Господу, доказавшую нам свою любовь не предвыборными обещаниями, а Своей заместительной жертвой. Недаром новость эту называют Благой Вестью. Откуда же взялась идея, что речь наша об этом тем духовнее, чем угрюмее? Почему поклонение в церкви порой – это когда мрачные проповеди перемежаются заунывными песнопениями?

Павел пишет: «Слово ваше да будет всегда с благодатию, приправлено солью» (Колоссянам 4:6). Что за соль имеет виду апостол? Этот призыв – не что иное, как перифраз известней фразы из труда Марка Туллия Цицерона «Об ораторе». Он, непревзойденный мастер риторики, утверждает, что всякая речь должна быть cum grano salis (буквально – содержать крупицу соли). То есть – не лишена юмора. Как звучит тот же текст в переводе Радостная Весть: «Пусть ваша беседа будет всегда приятна и остроумна». Ныне же не только за кафедрой, но и в личном пространстве соцсетей благочестивые братья нередко готовы задать перцу всякому, кто решится на пресловутую крупицу соли. И остаются подданные Небесного Царя несолоно хлебавши.

Радость и веселие были неотъемлемой частью жизни ранней церкви – гонимой, рассеянной, страдающей, но – не впадающей в уныние. Ученики Христовы наслаждались ежедневным застольем по домам «в веселии и простоте сердца» (Деяния 2:46), и «была радость великая» у всех, кто принимал Благую Весть (Деяния 8:8). Слова «радость» и «веселие» десятки раз встречаются на страницах Нового Завета – и в евангелиях, и в Деяниях апостолов, и в апостольских посланиях, и, конечно же, в Откровении – апофеозе радости: «Возрадуемся и возвеселимся и воздадим Ему славу; ибо наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя» (Откровение 19:7).

Впрочем, и в то время так было не везде и не всегда. Например, Павел свидетельствует о македонских церквах: «они среди великого испытания скорбями преизобилуют радостью» (2 Коринфянам 8:2). Но одна из церквей Македонии, жертвенно поддерживающих служение апостола, начинает утрачивать восторг соучастия в благовестии. И Павел шлет туда, в Филиппы, письмо ободрения, на собственном примере указывая на обилие поводов для радости.

Я уже много месяцев нахожусь в заточении во дворцовой тюрьме, – пишет апостол. Вы и представить не можете как это «послужило успеху возвещения Радостной Вести» (Филиппийцам 1:12 МБО)! Ведь раньше нас на вержение камня не подпускали к царской резиденции, а теперь ко мне ежедневно три пары воинов посменно цепями приковывают. Им никуда не деться, и просто ничего не остается, кроме как часами слушать меня! Уже не найти ни одного из стражей, кто бы не знал, «что я нахожусь в заключении за Христа. Благодаря моему заключению, большинство братьев укрепились в вере в Господа и смелее и бесстрашнее возвещают слово Божье» (1:13,14 МБО).

Правда, – продолжает он, – пока я здесь, некоторые там, на воле, стали пересказывать Благую Весть по честолюбию, из соперничества или из зависти. Но что мне до их мотивов? «Я и тому радуюсь и буду радоваться» (1:18), ведь они за меня выполняют мою работу, пока мои собственные возможности благовествовать, мягко говоря, ограничены.

Вот вердикт мне только никак не вынесут, и чем закончится моя тяжба – неведомо. Но чем я рискую? Если меня казнят – соединюсь со Христом, если оправдают – буду с вами. Даже не знаю, что лучше! «Я стою на распутье: мне хочется уйти из этой жизни и быть со Христом, что лучше всего, но для вас лучше, чтобы я еще жил. Я убежден в этом и знаю, что буду жить и продолжать мое служение, чтобы возрастала ваша радость» (1:23-25 МБО).

Обратите внимание, с какой полной оптимизма иронией говорит Павел о таких вещах, как заточение, безысходность, смерть – темах, шутки по которым мы, скорее всего, отнесли бы к сфере «черного» юмора. Для апостола же все это – повод для радости.

Невзирая на все проблемы падшего творения, отданного в рабство тлению (Римлянам 8:21), Писание полно радости от самого начала («И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» – Бытие 1:31) до самого конца («Ей, гряди, Господи Иисусе» – Откровение 22:20). И если читать Библию не как некий кодированный текст, а как живое слово, мы найдем в ней полный спектр разновидностей юмора. Это и абсурдность ситуации, когда, скажем, прародители предпринимают попытку скрыться от лица Господа между деревьями рая (Бытие 3:8), Моисей пререкается с Всевышним у горящего куста (Исход 3), а рассудительная ослица обличает упрямого пророка (Числа 22:-33). И горькая ирония: вот, стал человек как один из нас – захотел быть всеведущ, а узнал лишь то, что гол (Бытие 3:22). И едкий сарказм: «Подлинно, только вы люди, и с вами умрет мудрость!» (Иов 12:2). И сарказм язвительный (жесткий троллинг, как назвали бы мы его сегодня): кричите громче, он же бог; наверное, он задумался, или чем-то занят; а то и вовсе отлучился по-большому, и там задремал, так нужно его разбудить (3 Царств 18:27). Добропорядочные переводчики застенчиво обходят стороной реальное значение употребленного здесь пророком эвфемизма. А уж то, как нелицеприятно пишет апостол Павел про адептов обрезания (Галатам 5:12, Филиппийцам 3:2), толмачи зачастую и вовсе отказываются переводить адекватно.

Мудрости тонкого интеллектуального юмора Притч на одной стороне этого спектра, на другом противостоит комедия абсурда, не снившаяся даже ценителям реприз Монти Пайтона! Чего только стоит, скажем, история о церкви, которая не впускает стоящего у дверей во тьме ночной Петра, потому что занята серьезным делом – молится об его освобождении (Деяния 12:11-16)? Или – описание волнений в Эфесе (Деяния 19:23-40), когда собравшаяся в театре толпа битых два часа выкрикивала лозунги и речевки, не имея ни малейшего представления, по какому поводу собрались. А после пришел некий чиновник и толканул типичную для политика речь в трех частях по схеме «Вы-Мы-Они». «Вы» – самые необыкновенные; «Мы» – ваши слуги, исключительно ради вас существующие; но есть коварные «Они», мешающие нашей идиллической гармонии. Так что приходите в другой раз, в рабочем порядке – услышим каждого, любые вопросы порешаем. Все расходятся довольные, ничего не меняется. Согласитесь, ведь знакомо звучит, не так ли?

Есть в Писании места, динамику которых вообще невозможно оценить по достоинству, не видя их юмористического измерения. Например, слова Петра перед синедрионом: ну, раз уж вы за помощь калеке подвергаете нас допросу, то придется рассказать. Но вам тогда придется выслушать. Не говорите потом, что не спрашивали (Деяния 4:9).

Или – диалог Иисуса с Самарянкой (От Иоанна 4:5-16) в котором агрессивный сарказм с одной стороны разбивается о мягкую иронию с другой:

– Что, еврей, как жажда замучила, а почерпнуть нечем, так и у самарянки попросить не брезгуешь? Что ты о себе возомнил? Даже праотец Иаков пил мертвую воду (в смысле – стоячую, непроточную), а у тебя, поди ж ты, – живая! Что ж тогда ты у меня мертвой воды просишь? Сам мне дай воды, только живой!

– Сударыня, вас это действительно волнует? Вы хотите это обсудить? Тогда зовите мужа.

Апологеты «серьезного христианства» совершенно справедливо указывают на существование деструктивных форм юмора – уничижительных насмешек, пошлости, пустословия, святотатства. Того, о чем предупреждает апостол: «Что же касается таких вещей, как разврат, похабство, жадность, то среди вас даже разговоров о них не должно быть. Не подобает это Божьему народу, так же, как всякая грязная, глупая, двусмысленная болтовня!» (Ефесянам 5:3,4 РБО). Действительно, юмор сегодня не всегда сопряжен с радостью. Да и радость нередко принимает извращенные формы. В падшем мире всякий благой дар Божий искажен грехом. И пища, и питье, и супружеская близость, и, в конце концов, юмор, сами по себе не грешны и не добродетельны. Они – и не благословение, и не проклятие, но становятся для нас тем или иным в зависимости от того, обращаемся ли мы к ним в соответствии с Божьей волей, или же вопреки ей.

Но, как говорил известный киногерой: «Умное лицо – это ещё не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица». Самопревозношение, гордыню, надменность и презрительное отношение к людям отнюдь не реже можно найти там, где юмором и не пахнет.

Увы, многие сегодня считают мрачность и уныние неким признаком духовности. Но, боюсь, вместе с утратой здравого чувства юмора церковь теряет и иммунитет против гордыни. Разрушается смысловая связь, особенно явно просматриваемая на латыни, из которой, собственно, и позаимствовано слово «юмор»: humus – земля; human – человек; humor – юмор; humilitatem – смирение. Павел пишет: «По праву апостольства, дарованного мне, я говорю каждому из вас: не ставьте себя выше, чем следует. Будьте скромны и судите о себе здраво, по мере той веры, которую Бог дал каждому из вас» (Римлянам 12:3 РБО).

Способность воспринимать реальность иронично развивает в нас здравое понимание ограниченности не только нашей собственной значимости, но и любых наших рассуждении о Боге. «Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем» (1 Коринфянам 13:9). Богословское смирение – то, чего так часто недостает нашей «серьезной вере». Ведь «кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать» (1 Коринфянам 8: 2).

Утрата веселия – весьма тревожный симптом. Не удивительно, что мир все реже видит в нас проявление радости во Святом Духе. Вместо этого мы зачастую являем образец следования доктринам, ритуалам и запретам, а не следования за Иисусом, сказавшим: «если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное; итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном» (От Матфея 18:3,4). Так будем же детьми, радостно играющими в присутствии заботливого Отца!

Сергей Головин facebook.com