Истина, безумие и плохая новость

В 26-й главе Книги Деяний Апостольских апостол Павел находится под арестом в Кесарии. Наместник Фест, представитель римской администрации, не может разобрать его дело. На подследственного поступали серьезные обвинения из Иерусалима, но ни первосвященники, ни знатные иудеи доказать вину римского гражданина Савла Тарсянина не смогли. Однако и отправиться назад к иудеям из-под защиты государственных властей арестованный тоже не пожелал. И тут, очень кстати, в Кесарию приезжает царь иудеи Ирод Агриппа II. Зная, чем можно заинтересовать царя, префект упоминает в беседе своего узника, и что, дескать, иудеи имели некоторые споры с ним об их богопочитании и о каком-то Иисусе умершем, о Котором Павел утверждал, что Он жив (Деяния 25:19).

Агриппа не мог не клюнуть на эту удочку – имя Иисуса из Назарета давно стало проклятием рода Иродов. Его прадед, Ирод Великий, приказал убить всех Вифлеемских младенцев, пытаясь расправиться с младенцем Иисусом. Ирод Антипа, единокровный брат его деда Аристовула, сожительствовавший с его же теткой Иродиадой, казнил Иоанна, двоюродного брата Иисуса, и приложил руку к осуждению на смерть Самого Назаретского Раввина-Плотника. Его отца, Агриппу I постигла мучительная смерть, воспринятая всеми как кара за преследования учеников Иисуса и принятие божественных почестей (Деяния 12:1-23). Теперь же царю предоставляется возможность самому узнать об этом роковом для его семьи учении.

Павлу позволяется произнести перед царем и прокуратором речь в свою защиту (по-гречески – “апологию”, от “апо” – исходя из и “логос” – слово) т.е. дать логическое обоснование своей позиции. Свидетельствуя о своем пути ко Христу Павел, в частности, говорит:

«Получив помощь от Бога, я до сего дня стою, свидетельствуя малому и великому, ничего не говоря, кроме того, о чем пророки и Моисей говорили, что это будет, то есть что Христос имел пострадать и, восстав первый из мертвых, возвестить свет народу (Иудейскому) и язычникам.

Когда он так защищался, Фест громким голосом сказал: безумствуешь ты, Павел! большая ученость доводит тебя до сумасшествия.

Нет, достопочтенный Фест, сказал он, я не безумствую, но говорю слова истины и здравого смысла. Ибо знает об этом царь, перед которым и говорю смело. Я отнюдь не верю, чтобы от него было что-нибудь из сего скрыто; ибо это не в углу происходило. Веришь ли, царь Агриппа, пророкам? Знаю, что веришь.

Агриппа сказал Павлу: ты немного не убеждаешь меня сделаться Христианином» (Деяния 26:22-29).

Смотрите: Павла слушают два человека, оба – грамотные, оба – представители высших слоев общества. И вдруг, в какой-то момент, Фест вскакивает, восклицая: «Ну, все – с меня хватит! Вечеринка не удалась. Слушал я, слушал всю эту бессмыслицу – ничего понять невозможно! Ерунда полная. Ты, Павел, безумствуешь. Начитался книжек, большая ученость сказалась на твоем умственном здоровье. Пора заканчивать – все равно в этом нет никакого толка».

Но Павел спокойно отвечает: «Нет, ваше превосходительство, я не безумствую, а говорю слова истины и здравого смысла, и его величество прекрасно понимает, о чем я. Ведь это так, ваше величество?» А его величество уже и не знает, куда деваться. Он, действительно, прекрасно понимает, куда клонит Павел, и всеми силами пытается уйти от ответа, отшутиться.

Два человека слушают одну и ту же речь. Но для одного она – безумие, а для другого – слова истины и здравого смысла. И, что самое интересное, Павел ничуть не удивлен. По сути дела, он говорит Фесту: ничего страшного, достопочтенный, тебе и не нужно этого понимать. Расслабься – я не с тобой сейчас говорю, а с царем, и ему совершенно ясно, о чем идет речь (не правда ли, ваше величество?). Так что ты не горячись – посиди, порисуй в тетрадке, пока мы закончим: то, что должен усвоить десятиклассник, третьекласснику не постичь.

Чем же определяется такая разница в восприятии одной и той же речи Фестом и Агриппой? Павел так объясняет этот феномен: «Мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Эллинов безумие» (1 Коринфянам 1:23). И, как мы видим, для Агриппы кессарийская проповедь Павла, действительно, соблазн: он уже не знает, куда ему деться. Для Феста же она – полная бессмыслица. И дело вовсе не в воспитании, образовании и даже образе жизни – у Феста и Агриппы они одинаковы. Вот только «почва» у них разная. По своему мировоззрению Фест – «эллин», а Агриппа – «иудей». И дело тут вовсе не в национальности. Ведь Фест – не грек, италиец; Агриппа – не еврей, а идумей.

В мировоззренческом измерении «эллин» – человек, в представлениях которого нет места Богу Всевышнему. Он либо сам себе бог, либо его бог – деньги, либо – положение в обществе, в крайнем случае – идолы из дерева, бронзы, или золота. Говорить ему о примирении с Богом бессмысленно. Он ни с кем не ссорился: мир, в котором он живет, именно таков, каким он и должен быть. Все, по его представлениям, существует само по себе: либо, ходя по кругу; либо, развиваясь от простого к сложному, от плохого – к хорошему. Проповедь Христа распятого – безумие для него.

Уличный евангелист, призывая такого человека к покаянию, лишь еще сильнее утрамбовывает эту почву. «Эллин» и раньше-то подозревал, что у верующих не все в порядке с головой, а теперь, когда полчаса послушал их бессмыслицу, на опыте убедился в своей правоте: уже не по чьим-то речам веруем, ибо сами слышали и узнали, что все верующие – чокнутые.

Мировоззренческий «иудей» не отрицает существования чего-то высшего и абсолютного. Он может звать это некой «высшей силой», «космическим разумом», «ноосферой» (совокупностью индивидуальных разумов всего сущего), «первопричиной бытия», в конце концов – Богом. «Иудей» признает существование в мире и в его жизни некоего замысла и предназначения. И, главное, он знает, что такое грех, т.е. понимает, что он этому замыслу не соответствует. Потому «иудей», даже не осознавая того, ищет пути к Богу. Но Христос ли этот путь? – вот в чем соблазн для него.

По большому счету, «иудей» – это тот, кто знает плохую новость, неведомую «эллину». Именно эта «плохая новость» и превращает для него «хорошую новость» в благую весть.

Представьте такое: вы, скажем, зафрахтовались на сезон смотрителем маяка на одиноко стоящей в море скале. Телефонной сети нет, радиообмен – единственное доступный вам средство связи. Раз в неделю мимо проходит катер, и если волновой накат невелик, он швартуется у вашего пирса – доставляет почту и свежую еду. Помимо прочего, у вас появляется возможность перекинуться парой слов с кем-нибудь из экипажа. Но если волна высока, корабль проходит мимо, и вы снова сидите на консервах, а почту в следующий раз получите сразу за две, а то и за три недели.

И вот, на утреннем сеансе связи приходит радиограмма, что сегодня будет проходить внеочередной катер. Хорошая новость? Безусловно! Ибо вы на эти консервы уже смотреть не можете. Но меняет ли это сообщение вашу жизнь? Отнюдь! Но вот, следующей приходит радиограмма, что в океане произошло мощное землетрясение, и теперь в вашу сторону движется цунами. Завтра к утру эта разрушительная волна достигнет вашего острова и смоет все, что на нем. Согласитесь: эта плохая новость моментально превращает предшествующую ей хорошую новость в благую весть спасения! Более того, она становится для вас соблазном: вы мучаетесь вопросами. А не преувеличена ли опасность? А сможет ли катер пристать? А успеет ли уйти с мелководья на такую глубину, где цунами не представляет опасности?

Или – еще пример. Вы встречаете приятеля, который говорит: «К нам недавно приезжали миссионеры, привезли новое лекарство. Миллион евро стоит, но нам дали бесплатно. Хочешь, поделюсь?» «Бесплатно» – слово волшебное, новость хорошая. Благодать от шары мы давно не отличаем. Нужно ли, не нужно, если дают бесплатно – надо брать. Но, представьте, что приятель добавляет: «Видел твоего врача. Пришли результаты анализов. Все очень серьезно. Это лекарство – твоя единственная надежда». Не правда ли, значение предыдущей фразы меняется радикально?

Порой приходится слышать, что апостолы Павел и Петр использовали разные методы благовестия. Это – не совсем так. Оба использовали разные методы, когда говорили разной аудитории. Когда Павел говорит с иудеями, он использует те же самые методы, что и Петр. В частности, речь перед Агриппой по основному содержанию повторяет иерусалимские проповеди Петра. Почему? Он обращается к «иудею», который осведомлен о Законе и Пророках, знает о Едином Боге и об обетованном Мессии.

Когда же Павел оказывается в Афинах, его проповедь строится совершенно иначе. Обращаясь к публике, не знающей ничего о сотворении мира, апостол начинает с рассказа о Боге, сотворившем этот мир. Это Он создал нас, и потому то, что мы делаем своими руками, богами не является. От одной крови Он произвел все народы, определив границы и времена их обитания. До некоторых пор Он попускал людям пребывать в их заблуждениях, но сейчас это время уже кончилось, потому что Он уже назначил время, когда будет судить все народы. Проповедуй Павел иначе, его проповедь с самого начала была бы для этих слушателей безумием.

Еще менее обоснованным представляется бытующее порой мнение, что Павел, дескать, был не столь успешным проповедником как Петр. Тот, мол, произнес проповедь на Пятидесятницу – сразу три тысячи человек покаялось; а Павел разглагольствовал полдня в ареопаге, и каков результат? Несколько человек?.. Четыре, может – чуть больше: Дионисий, Дамарь и другие (сколько других, мы не знаем, но минимум – два, судя по множественному числу).

На самом же деле проповедь и Павла, и Петра всегда направлена на одно и то же – на изменение мировоззрения слушателя. Проповедуя «иудеям», они стремятся обратить их в христиан. Это обращение наглядно проявляется в крещении, и потому нам известно число обратившихся в день Пятидесяницы.

В ареопаге же Павел проповедует язычникам, и перед ним в первую очередь стоит задача их мировоззренческого «обращения» в «иудеев». В противном случае, проповедь Христа распятого для них – безумие. Но как много слушателей обратилось, мы не знаем – это обращение происходит, как правило, не сразу, не имеет внешних проявлений, и сколько человек при этом задумалось о Едином Боге, нам неизвестно. Но мы знаем, что как минимум четверо оказалось достаточно осведомленными, чтобы сразу понять какие следуют из этого выводы, и пройти обе ступени обращения (из «эллина» – в «иудея» и из «иудея» в верующего) за один раз.

Вот и теперь, держа речь перед Фестом и Агриппой, апостол очень четко определяет свою целевую аудиторию. У него еще будет время готовить почву для благоветия у «эллина» Феста, сообщая ему «плохую новость», как он делал это с предшественником Феста наместником Феликсом. «И как он говорил о правде, о воздержании и о будущем суде, то Феликс пришел в страх» (Деяния 24:24,25). Сейчас же он, не поддаваясь на провокации со стороны Феста, пользуется предоставленной ему возможностью сообщить «хорошую новость» царю, прекрасно знающему «плохую новость» из Моисея и пророков.

Сергей Головин facebook.com