Загадочное похищение Эмми Симпл Макферсон. Из истории Божьих генералов

Эмми Симпл Макферсон была легендой своего времени и сегодня остается одной из ключевых в списке Божьих генералов. Она не была однозначной личностью, ее жизнь и служение часто подвергались критике. Один из таких стало ее неожиданное похищение, которое произошло 18 марта 1926 года. Одни говорят, что все было подстроено, другие молились о безопасности Эмми, а вот, что она сама написала об этом в своей книге «Эмми».

Друзья предупреждали меня: «Сестра, ты навлечешь на себя кучу неприятностей, если будешь сражаться с грехом так смело. Криминальный мир и его заправилы не потерпят таких разоблачений!» И часто почтальон приносил мне конверты, содержащие письма и записки с угрозами похитить и убить меня, если мы не «уймемся».

В воскресенье 16 мая 1926 года Храм был переполнен на всех трех служениях. Вечером мне пришлось выступить со своей проповедью «Красная нить» перед тремя аудиториями, освобождая зал после каждого выступления и вновь быстро запуская туда людей.

Обычно я не проводила служения в Храме по понедельникам и вторникам. Однако все так настойчиво просили меня обстоятельно отчитаться о путешествии в Святую Землю, что я согласилась в понедельник вечером выступить с лекцией, сопровождая ее демонстрацией слайдов.

 

Эмми Симпл Макферсон о сухом законе (англ.)

Вторник, 18 мая 1926 года. С утра я отправилась в центр города за покупками. Моей дочери Роберте нужно было новое платье для школы, и я тоже хотела новое платье.

Поскольку два предыдущих вечера я выступала в Храме вместо того, чтобы отдыхать, мама сказала мне:

— Милая, ты выглядишь бледной. Соберись и съезди на взморье днем, прогуляйся немножко.

— Отлично, — сказала я. — Ты поедешь со мной? — Иногда мама сопровождала меня в таких вылазках. Ее купальный костюм так и оставался в машине после нашей поездки на взморье в прошлую пятницу.

— Нет, милая, — отказалась она. — Мне нужно подготовить объявления и информационный бюллетень церкви для публикации.

Я попросила Роберту составить мне компанию, но ей нужно было идти в школу. Тогда я пригласила свою секретаршу:

— Мисс Шаффер, вы поедете со мной?

— Да, с удовольствием, — ответила Эмма.

В желто-белом спортивном костюме я вышла из дома в сопровождении мисс Шаффер. На улице мы поздоровались с несколькими людьми и сказали им, куда направляемся.

Я с радостью ждала минуты, когда войду в воду. Но я была голодна. Мы с Эммой дошли до маленького кафе, где я купила вафли. Мисс Шаффер предпочла попкорн. Потом я взяла напрокат большой пляжный зонт и опустилась на песок. Секретарша села рядом со мной. Я раскрыла Библию и записную книжку и несколько минут работала, прежде чем пойти в воду. Волны накатывали на берег, и я поплыла им навстречу, рассекая руками воду. Я люблю плавать, но мне все-таки следовало поработать над проповедями. К тому же вода была довольной холодной.

Вернувшись под пляжный зонт, я дописала план одной из проповедей для следующего воскресенья и уже собиралась приступить к работе над другим посланием, когда задумалась о лекции, которую собиралась повторить этим вечером. Это выступление я планировала провести специально для детей и поэтому решила внести некоторые изменения в музыкальное сопровождение. И я хотела приготовить два новых слайда для этой лекции. Я обратилась к мисс Шаффер, которая не плавала:

— Вы одеты, дорогая. Пожалуйста, сходите позвоните музыкальному директору насчет музыкального сопровождения и закажите слайды. У меня устали глаза, так что, пожалуй, я еще поплаваю, пока вы будете звонить. Таким образом, вам не придется долго сидеть тут в одиночестве. — Я сказала секретарше, в каком направлении я намереваюсь плыть.

— Хорошо, — сказала она. — Не заплывайте далеко.

 

— Не буду, — ответила я. — Не беспокойтесь. — Я и не представляла, какой долгий путь мне придется проделать, прежде чем я снова увижу знакомые лица.

Я прошла по дощатому настилу к воде, отплыла от берега почти на длину пирса, повернула и доплыла до пирса, прежде чем направиться обратно. На берегу несколько спасателей проводили тренировочные занятия, и я принялась наблюдать за ними, стоя по колено в воде. Я тихонько напевала себе под нос какую-то музыкальную фразу и чувствовала себя совершенно счастливой. У меня не было никаких дурных предчувствий.

И тут я услышала, как кто-то окликнул меня по имени — не помню, как именно: «Сестра Макферсон» или «Миссис Макферсон». Слегка нахмурившись, я подумала: «Я не могу даже пойти на пляж, чтобы меня не узнали». Посмотрев в сторону, откуда раздавался голос, я заметила мужчину и женщину, явно поджидающих меня. Кричала женщина, а мужчина казался чрезвычайно взволнованным. Я стала выходить из воды, и они двинулись мне навстречу, говоря одновременно, почти бессвязно:

— Наш ребенок умирает, сестра! — восклицали они. — Доктор считает его безнадежным. Мы приехали с ребенком из самой Алтадены. Пожалуйста, пройдите к нашей машине и помолитесь за малыша!

— Как вы узнали, что я здесь? — почти машинально спросила я, ровным счетом ничего не заподозрив. Часто, когда я совершала конную прогулку или ехала на машине, вдруг подъезжал какой-нибудь автомобиль и меня увозили в госпиталь или к месту несчастного случая, чтобы я во имя Христа принесла жертвам все возможное облегчение.

— Мы позвонили в Храм, и ваша мать сказала, что вы здесь, — последовало объяснение. — Она сказала, что, если мы найдем вас, вы, несомненно, помолитесь за нашего ребенка. Вы ведь пойдете с нами, правда?

Я ни на миг не усомнилась в том, что они действительно позвонили в Храм. Если меня можно упрекнуть в чем—то, так скорее всего в излишней доверчивости. Я всегда верю людям на слово и не ставлю под сомнение их искренность — как это случилось в тот роковой день.

—  Но я не могу пойти прямо сейчас, — возразила я. Однако не успела я договорить эти слова, как в моем мозгу мелькнула мысль: «Эти люди подумают, что тебя больше интересует плавание, чем умирающий ребенок. Как тебе не стыдно! Оставь сейчас всякие мысли о плавании, но пойди и помолись за ребенка».

— Подождите, пока я оденусь, — сказала я.

— Но он умирает, сестра, — умоляющим тоном произнесла женщина. — Дорога каждая минута. Даже если малыш умрет, ему будет лучше, если вы за него помолитесь. Как глубоко тронули меня эти слова!

— Хорошо, — согласилась я. — Я сейчас добегу до зонтика и возьму платье. — Зонтик находился примерно в квартале от того места, где мы разговаривали.

— А это не подойдет? — спросила женщина. Через руку у нее был перекинут темный плащ из какого—то водоотталкивающего материала. С этими словами она накинула плащ мне на плечи. Я решила, что это одеяние вполне сойдет. Я по—прежнему оставалась в купальной шапочке и босиком.

— Я знала, что вы согласитесь! — со счастливым видом воскликнула женщина, когда мы двинулись по песку к дощатому настилу. Когда мы дошли до дорожки, леди побежала вперед, пояснив, что она боится надолго оставлять ребенка одного.

 

Об Эмми Симпл Макферсон (англ.)

Мужчина провел меня к Нэви-стрит, где я увидела машину с открытой задней дверцей. За рулем сидел другой мужчина, и двигатель автомобиля работал, но в тот момент я не обратила внимания на эти странные обстоятельства. Меня интересовала только женщина, которая сидела на заднем сиденье, крепко прижимая к груди сверток. Естественно, я предположила, что это и есть ее умирающий малыш.

— Просто войдите туда, — сказал мужчина, когда мы приблизились к машине.

Я с готовностью сделала это, поскольку не могла дотянуться до ребенка с подножки. Много раз мне приходилось заходить в санитарные машины и простые автомобили, которые останавливались напротив нашего дома, поэтому предложение мужчины не показалось мне странным или подозрительным.

Однако, когда я ступила в салон, он легко подпихнул, подтолкнул меня сзади. Я упала на пол автомобиля.

Я не закричала и не подняла никакого шума, поскольку была слишком удивлена и потрясена. Я не могла понять, что происходит.

В тот же миг женщина крепко прижала к моему лицу тряпичный сверток, изображавший младенца. Я почувствовала прикосновение чего—то мокрого и липкого ко рту. Сильная рука держала меня за затылок. Несколько секунд я слабо сопротивлялась, потом впала в бессознательное состояние. Последнее, что я помню, это рев набирающего скорость автомобиля.

Несколькими неделями позже один юрист, утверждавший, что он находится в контакте с моими похитителями, скажет мне, что, по их словам, они использовали особую резиновую маску для анестезии — под этой маской, как они сказали, человек отключается после первого же вдоха. Еще через несколько часов юрист сообщил, что злоумышленники дали мне четверть грана морфия. Действительно ли он узнал это от похитителей, был ли он жертвой мистификации или самим мистификатором, вероятно, навсегда останется тайной, поскольку этот человек погиб в автокатастрофе, прежде чем мы смогли подтвердить или опровергнуть его заявления.

Но само похищение не было мистификацией. Оно было ужасающе реальным.

В результате применения этого анестезирующего средства мое лицо некоторое время оставалось красным и сильно воспаленным.

Как долго я находилась без сознания, установить невозможно. Погрузилась ли я после того, как воздействие наркотиков ослабло, в последующий тяжелый сон, тоже неизвестно. Однако задолго до того, как сознание вернулось ко мне, мое исчезновение объяснили тем, что я утонула. Храм организовал поисковые работы в прибрежной зоне, чтобы найти мое тело. Уверенность в моей гибели, очевидно, осложнила задачу моим похитителям, поскольку их требование о выкупе было встречено как мистификация с целью вымогательства.

Конечно, поисковый отряд никакого тела не нашел. Я была вполне жива, но изрядно помята и потрепана. Очнулась я в постели, со спазмами желудка и сильной рвотой. Надо мной склонялась женщина с тазом в руках.

«Где я?» Я обвела взглядом комнату, отмечая особенности окружения. Стены оклеены обоями — значит, я нахожусь не дома, поскольку в моей комнате нет обоев. Я обратила внимание на спинку кровати: эмалированная. Никаких эмалированных кроватей у нас не было.

«Должно быть, я попала в автомобильную катастрофу, — эта мысль первой пришла мне в голову, пока я рассматривала помещение сквозь туман, застилающий глаза. — Я попала в аварию и нахожусь в больнице». Я лежала, щурясь и моргая.

— Где я? — спросила я женщину у кровати. — Что случилось?

Она не ответила, и я повторила вопрос. Тогда женщина позвала:

— Все в порядке, Стив, входи!

В комнату вошли двое мужчин. К этому времени я уже вспомнила супружескую чету на берегу и их шофера. Это были они!

Крепко сбитый мужчина, которого звали Стив, подошел к кровати. Второй оставался поодаль, хотя оба смотрели на меня. Я была уже не в купальном костюме, а в хлопчатобумажной белой ночной рубашке. Я взглянула на мужчин и спросила, что происходит. Первые их слова я не запомнила точно, поскольку в голове у меня все, все еще слегка мутилось. Суть же ответа сводилась к тому, что они давно задумали это похищение и только сейчас им представился случай совершить его.

Я спросила, зачем они похитили меня, и мужчины сказали, что потребуют за меня выкуп и что они собираются «прижать этот проклятый Храм».

Я отчетливо помню, что они употребили выражение «прижать». Я страшно разволновалась и села на постели.

— Я должна вернуться в Храм! — умоляюще воскликнула я, все еще спрашивая себя, не ужасная ли это шутка. Меня по— прежнему сильно тошнило. И голова раскалывалась от боли. Троица разразилась смехом. — Наверно, моя мама страшно волнуется, — продолжала я. — Кроме того, мне нельзя пропускать занятия в библейской школе. Я уже раздала экзаменационные листы. — Это обстоятельство особенно тревожило меня.

Но мои тюремщики ухмыльнулись и сказали:

— Все в порядке. Тебе придется забыть об этом. Если будешь хорошей девочкой, возможно, скоро вернешься домой.

Все мои дальнейшие мольбы остались тщетными. Наконец один из мужчин сделал нетерпеливый жест и прорычал:

— А ну, угомонись.

 

В первый раз, оставшись в комнате одна, я поддалась побуждению позвать на помощь. Я вылезла из постели и с трудом добрела до окна. Оно было заколочено досками почти до самого верха, однако я надеялась, что мой крик будет слышен сквозь щели. Я закричала, но мой голос прозвучал так слабо, словно насмехался надо мной. В комнату вбежала женщина, схватила меня за плечо, рывком оттащила от окна и гневно тряхнула. Потом швырнула меня обратно на кровать и приказала:

— Ну—ка прекрати!

Как только она удалилась, я снова вернулась к окну и снова закричала, почти не помня себя от отчаяния. Меня мало волновало, что сделают со мной похитители, — лишь бы кто-нибудь услышал меня. На сей раз в комнату ворвались все трое, схватили меня, не успела я позвать на помощь и двух раз, и заткнули мне рот носовым платком. Но через несколько минут мои мучители вынули кляп и предупредили меня, что, если я буду кричать и дальше, они заткнут мне рот уже надолго.

Сначала похитители не говорили мне, сколько денег они запросили в качестве выкупа, да я и не думала спрашивать. Я попросила их известить мою семью о том, что я жива, и они ответили:

— Известим, можешь не сомневаться!

Медленно тянулись дни. Мне отчаянно недоставало моей Библии! То был самый продолжительный период в моей жизни, когда я не имела доступа к Слову Божьему.

Я пыталась свидетельствовать перед моими тюремщиками.

После моего возвращения окружной прокурор спросил меня, не пыталась ли я обратить женщину, и я ответила: «Я пыталась обратить всех троих». Но в ответ на вопрос: «И добились ли вы какого—либо успеха?» — мне пришлось признаться: «Боюсь, нет, мистер Кийз».

Однажды я услышала, как по возвращении из очередной поездки Стив бушует в соседней комнате. Он яростно восклицал: «Неужели они не понимают, что мы узнаем фараона с первого взгляда, даже если он весь в нашивках?!» — или что—то вроде этого. В тот момент я не знала, что вызвало эту вспышку гнева, но впоследствии мне стало известно о первом письме с требованием выкупа, доставленном в Храм.

Письмо, датированное 24 мая и отправленное из Сан-Франциско, было подписано некими мстителями и содержало требование выкупа в пятьсот тысяч долларов за мое освобождение.

Мама сказала, что полученное письмо не произвело на нее особого впечатления, поскольку в то время она была уверена, что «я вошла в воду и из воды не вышла». Поэтому она отдала написанное от руки письмо представителям власти. Каким-то образом послание мстителей исчезло из закрытого секретного архива полицейского управления Лос-Анджелеса. Спустя два месяца одна газета опубликовала некий документ, объявленный фотокопией этого письма, но мама сказала: «Мне кажется, это фотокопия не настоящего письма, поскольку то письмо, которое я получила и передала полицейским, было написано корявым, почти неразборчивым почерком, тогда как опубликованное в газете прочитать довольно легко».

В любом случае мама сказала, что в первом письме вымогателей содержались особые инструкции относительно встречи с похитителями, назначенной в вестибюле отеля «Палас» в Сан-Франциско в следующую субботу. Посыльные с деньгами должны были иметь на одежде особые нашивки — знаки отличия, которые носили работники Храма Ангелов. Посылать на встречу полицейских матери строго—настрого запретили. Поскольку она считала меня погибшей, то и не стала этого делать. Но полицейское управление отправило в отель двух детективов с нашивками Храма Ангелов и свертком — якобы с деньгами. К ним никто не подошел. Если авторами письма действительно были мои похитители, то людям в отеле не удалось обмануть Стива. Он мог узнать полицейского, как он в ярости заявил, с первого взгляда, «даже если он весь в нашивках».

Узнав о размере запрошенного похитителями выкупа, я просто вышла из себя.

— Но послушайте, наши работники не могут заплатить такие деньги! — настаивала я. — Это же практически стоимость всего Храма. Никому на свете не собрать такую сумму!

— Они соберут, не беспокойся! — заявили похитители. — У тебя наберется пятьсот последователей, каждый из которых даст тысячу долларов, чтобы вернуть тебя обратно.

— Вы никогда не получите этих денег! — упорствовала я.

— Получим, — уверенно похвастались они. Но, как я поняла из их разговора, им стоило больших трудов заставить мою мать поверить в то, что я жива. Она твердила, что я утонула, а они старались переубедить ее. До сих пор я не рассказывала этого никому, кроме моих адвокатов, из опасения прослыть безудержной выдумщицей, но мои похитители говорили, что у них в Храме есть свои люди, выдающие себя за полицейских и журналистов, — и что эти люди вхожи в Храм и находятся в курсе всего происходящего там.

Время от времени я пыталась расспросить Розу с целью вытащить из нее какие-нибудь подробности, которые смогут оказаться полезными для полицейских после моего освобождения. Но она уклонялась от разговора. «Довольно, милочка, — обычно слышала я в ответ. — Не будем вдаваться в это, милочка». Она всегда говорила «милочка» ужасно слащавым голосом. Роза сказала мне, что работает сиделкой, и именно сиделку она мне и напоминала — но сиделку, работающую в психиатрическом отделении и присматривающую за буйными больными.

Надо сказать, что в целом я не подвергалась никаким оскорблениям со стороны Стива и второго мужчины. Была ли Poзa женой одного из них, я так и не решила. Порой мне кажется, что эти люди относились ко мне едва ли не доброжелательнее, чем отдельные личности, с которыми мне пришлось иметь дело после освобождения и возвращения.

Очевидно, следующим шагом моих похитителей, нацеленным на получение выкупа, явилось установление связи с неким Р. А. Маккинли, слепым юристом, офис которого находился на Лонг-Бич. Утром понедельника, следующего за той субботой, когда запланированная мстителями встреча в Сан-Францисском отеле «Палас» провалилась, адвокат Маккинли сообщил служащим полицейского управления Лонг-Бич, что в его офис явились двое мужчин, назвавшихся Миллером и Уилсоном, и заявили, что похитили меня на пляже и будут держать в заточении до тех пор, пока не достигнут своей цели.

Они хотели, чтобы слепой адвокат выступил посредником между ними и моей матерью, которой вменялось собрать двести пятьдесят тысяч долларов.

«Мы выбрали вас, поскольку вы слепы и, следовательно, не сможете опознать нас», — сказали они. Полагаю, они снизили сумму выкупа против запрошенной мстителями, поскольку не смогли убедить мою мать в том, что я жива.

На следующий день мистер Маккинли поведал эту историю окружному прокурору Лос-Анджелеса Эйсе Кийзу и капитану полиции Герману Клайну. Последние отнеслись к показаниям адвоката скептически, но он предложил связаться с моей матерью, чтобы она задала несколько вопросов, ответить на которые могла только я. Полученные ответы могли доказать, действительно ли Уилсон и Миллер держат меня в плену. Мама не помнит, кто именно позвонил ей, мистер Кийз или капитан Клайн, но один из них точно. Вся эта история показалась маме настолько надуманной, настолько вопиюще гнусной, что она не поверила ей. Но мое тело все еще не было выброшено на берег, и мама чувствовала себя обязанной использовать любую возможность, сколь бы невероятными ни казались события. Таким образом, она подготовила для слепого адвоката четыре вопроса, которые последний передал Миллеру и Уилсону при следующей встрече, происходившей на сей раз, на улице. Я поняла также, что при очередном посещении эти люди избили слепого юриста в его собственном офисе.

Роза так ловко повела дело, что сначала я даже не поняла, что меня подвергли допросу. В день, когда Стив возвратился из очередной поездки, она заметила:

— На улице жара. Сегодня в самый раз полежать в гамаке. — И мимоходом спросила: — Как вам такая мысль? У вас когда-нибудь был гамак?

— Да, у нас на ферме был проволочный гамак, — ответила я.

— Когда я была маленькой.

— Он был натянут на веранде? — спросила она.

— Нет, в саду, под яблонями.

— А вы спали на нем когда-нибудь? — продолжала Роза.

— Да.

Через некоторое время разговор зашел о другом.

— Вы любите собак? — поинтересовалась Роза.

— Да, очень.

— А у вас когда-нибудь была собака?

Я рассказала ей про маленькую Джиппи, жившую в доме моего детства. Сама того не сознавая, я правильно ответила на первые два мамины вопроса. Именно тогда я заметила Стива, который стоял в дверях с необычайно довольным, но одновременно хитрым видом. Очевидно, он подслушивал в соседней комнате. Что-то в его лице показалось мне подозрительным.

— Почему вы задаете эти вопросы? — осведомилась я. — В чем дело?

— Да просто так, — пожала плечами Роза. Но мне было лучше знать. В конце концов, они сказали, что в скором времени собираются отпустить меня.

— Старая леди очень скоро выложит денежки, — объявил Стив. Он имел в виду мою мать. — Если ты просто ответишь на остальные вопросы, она удостоверится в том, что ты жива.

Потом они показали мне вырезанную из газеты заметку с сообщением о том, как слепой адвокат связался с моей матерью и взял у нее вопросы, на которые мне следовало ответить.

— Я больше не стану отвечать ни на какие вопросы, — решительно заявила я. — Я не позволю им собирать деньги.

— Позволишь, если думаешь о собственном благе! Ты ответишь на эти вопросы — и сию же минуту! — Стив подкрепил свой приказ ругательством.

— Я не стану этого делать! — упорствовала я.

— Ах, не станешь? — ухмыльнулся он. Быстрым движением Стив схватил меня за запястье и крепко прижал горящую сигару к моим пальцам.

Я лишь поморщилась от боли и сказала:

— Продолжайте.

Он отпустил меня с несколько пристыженным видом. Ожоги были несерьезными, едва ли заслуживающими упоминания, но шрамы от них оставались еще долго. Когда в июле я предстала перед большим жюри, один из его членов задал мне вопрос по поводу отметин на руке, еще заметных в то время.

Полагаю, вскоре после этого мои тюремщики предприняли следующие шаги к получению выкупа. Я слышала, как они обсуждают свое затруднительное положение. Казалось, их тревожит вопрос, как бы им заполучить деньги и избежать ареста. Я слышала стук пишущей машинки. Судя по звуку, на ней печатал непрофессионал. О втором письме с требованием выкупа я ничего не знала, пока не оказалась на свободе. Роза отрезала прядь моих волос. Позже еще одну. Из обрывков подслушанного разговора я поняла, что таким образом предпринимается очередная попытка убедить моих близких в том, что я жива. В комнату вошел Стив и взглянул на характерный шрам на одном из моих пальцев, который я порезала серпом в детстве.

— Если эти пряди не послужат доказательством для ее близких, — сказал он Розе, — в следующий раз мы можем послать им этот палец.

Я не знаю, говорил Стив всерьез или нет, но, полагаю, он мог выполнить свою угрозу.

Вскоре после этого настала ночь, когда похитители перевезли меня в другое место. Я легла спать. Не знаю, как долго я спала — несколько часов или несколько минут, — но меня разбудила Роза.

— Вставайте, — приказала она. — Мы переезжаем. Одевайтесь.

У меня было такое чувство, что я скоро отправлюсь домой — что они перевозят меня в безопасное место до успешного завершения дела. Поэтому я с готовностью согласилась ехать.

Они завязали мне глаза и вывели к машине. Женщина взяла узкий матрас со своей кушетки и постелила его на пол автомобиля. Меня заставили лечь на него и связали мне ноги и руки — некрепко, не причиняя боли. Как только мы тронулись, повязку с моих глаз сняли. В машине не было никакого багажа, кроме корзинки для завтраков. Со мной ехали только Роза и второй мужчина. Куда отправился Стив, я не знаю. Была ли это та же самая машина, в которой меня увезли с пляжа, или нет, не могу сказать наверняка, но мне кажется — другая.

Я не имею понятия, в котором часу мы покинули дом. Полагаю, до рассвета прошло несколько часов, но я заснула. Мы ехали весь следующий день и по дороге сделали пару привалов, но машина останавливалась в пустынной местности, где не было никаких заметных ориентиров. В течение дня я думала: «Слава Богу! Должно быть, мы едем домой». Почему-то я воображала, что мы находимся в Империалвэли или неподалеку от Палмс.

Один раз во время путешествия похитители заткнули мне рот кляпом, но не надолго. Похоже, большая часть нашего пути пролегала по безлюдной местности, поскольку я не слышала шума транспорта. Очевидно, водитель объезжал все населенные пункты стороной. Ехали мы, в основном, по ровным дорогам.

Когда мы достигли места назначения, уже наступила ночь. Машина остановилась. Похитители снова нетуго завязали мне глаза и ввели меня в хижину. Затем они рассказали мне о появившемся в газетах сообщении, что у моей матери случился сердечный приступ. Это явилось для меня последним ударом. Я стойко выдержала все испытания, но при этом известии во мне словно что—то сломалось. Я начала кричать и стонать. Я впала в болезненное, истерическое состояние и не могла ничего есть.

Насколько я помню, к нашему прибытию Стив уже находился в лачуге. Очевидно, он привез с собой брезентовые солдатские раскладушки, раскладной походный стул и кое—какую посуду. Я не обратила особого внимания на комнату, но у меня осталось впечатление, будто стены там были темные. Пол показался мне деревянным. Однако, когда после побега я вернулась в пустыню с целью опознать лачугу, где меня держали в плену, мы осматривали один дом, в котором был земляной пол, настолько хорошо утоптанный, утрамбованный и разровненный, что я обманулась. Когда я вышла из лачуги, полицейские спросили меня: «Какой там пол?» — и я ответила: «Деревянный». Они ввели меня обратно и указали на мою ошибку, но сначала я приняла земляной пол за деревянный.

Во время моего пребывания в хижине мужчины очень редко показывались мне на глаза: они оставались во второй комнате или уезжали по делам (я подслушала их разговор о поездке в город). Я по-прежнему находилась в крайне подавленном состоянии. В хижине было много жарче, чем в первом доме.

— Как здесь жарко! — пожаловалась я Розе. — Как жарко! Я не могу выносить такую жару!

— В Гондурасе еще жарче, — заметила Роза. Потом добавила:

— Ну—ну, милочка, если ваша мать будет благоразумна, вы выберетесь отсюда, вероятно, в пятницу.

Но мне не пришлось ждать до пятницы. Возможность бежать представилась во вторник.

Мы с Розой остались в хижине вдвоем. Мужчины уехали на одной из машин. Роза принесла в комнату маленький тазик, и я умылась. Казалось, я была не в состоянии встать с постели. Я просто лежала и безостановочно повторяла, словно ребенок: «Мамочка, бедная мамочка», постоянно думая о случившемся с ней сердечном приступе. Я не могла не думать о ее тяжких мучениях.

Роза объявила, что собирается отправиться за продуктами. Насколько я помню, она произнесла следующее:

— Я собираюсь ненадолго отлучиться за покупками. И скоро вернусь. Но мне придется связать вас.

— Пожалуйста, не надо, — взмолилась я. — Я едва могу стоять на ногах. Вы же знаете, я просто упаду, если встану.

Но Роза повторила, что должна надежно связать меня.

— Ничего страшного. Вам будет совсем не больно. Ну—ка, повернитесь на бок, милочка.

Эмми Симпл Макферсон в Храме Ангелов со своим сыном

— Может, вы свяжете мне руки спереди, а не за спиной? — попросила я. — Это так неудобно!

Но Роза все—таки заставила меня перевернуться. Вслед за руками она связала мне и ноги. Для этого она использовала простеганные ленты из материала вроде тика, которые не врезались в запястья. Затыкать мне рот Роза не стала. Полагаю, она не сочла необходимым делать это в таком безлюдном месте.

Роза вышла из комнаты. До меня донесся шум отъезжающего автомобиля. Я лежала на раскладушке с бешено колотящимся сердцем. Впервые за все время, прошедшее с момента моего похищения, я осталась одна. «Хвала Господу! — подумала я. — Наконец—то мне представился случай бежать».

Я поняла, что получу шанс, если только сумею развязать ноги. Но я была так слаба. Смогу ли я идти? Я начала молиться.

Я принялась яростно дергать ногами, пытаясь освободиться от уз, но без малейшего успеха. Я попыталась высвободить руки, но скоро поняла, что таким образом у меня ничего не получится. Тогда я взглянула на пятигаллонную жестяную банку, стоявшую у противоположной стены. То была банка из—под кленового сиропа, неряшливо вскрытая, с зазубренными краями. Возможно, я сумею добраться до этой банки и перерезать веревки? Я скатилась с кровати и докатилась по полу до банки. Она стояла у самой стены. Откинувшись назад и водя руками взад и вперед, я сумела перепилить ленты, стягивавшие мои запястья, о зазубренный край банки. Руки я не порезала.

Некто Коллинз, журналист Лос-Анджелесской газеты «Хералд», позже вызывающе заявит: «Миссис Макферсон, я не верю вашему рассказу, поскольку ни один человек не может таким образом перерезать веревки, не порезав при этом запястья».

Полицейские и прочие отнеслись к моим показаниям столь же скептически.

Поэтому однажды вечером мы провели эксперимент дома. Мама связала меня на кровати, у противоположной стены комнаты стояла жестяная банка. У меня ушло тридцать секунд на то, чтобы скатиться с постели, добраться до банки и перерезать веревки. Я совершенно не поранила запястья. Я проделывала этот эксперимент еще четыре раза, и каждый раз успешно перепиливала веревки, даже слегка не поцарапав запястья, — и это могут подтвердить несколько свидетелей.

Освободив руки, я принялась развязывать ноги. Это было легко. Слабая и дрожащая, я с трудом поднялась на ноги, моля Бога о помощи. Поначалу я едва могла стоять, но очень скоро ощутила посланный Господом прилив новых сил. Я добралась до маленького окошка и вылезла через него наружу. Оно находилось невысоко над землей.

Впоследствии меня будут часто спрашивать: «А почему вы не вышли через дверь?» Но я просто не успела подумать о двери. Она была закрыта, а окно открыто и невысоко от земли.

Оказавшись наружи, я уже не тратила времени на то, чтобы оглядываться по сторонам — даже чтобы оглянуться на хижину. Единственной моей мыслью было убраться отсюда, пока не вернулись мужчины или Роза. С минуты на минуту я ожидала услышать звук подъезжающего к хижине автомобиля. Я пустилась бежать по пустыне со всей скоростью, на какую были способны мои дрожащие ноги. День стоял довольно прохладный для той местности, хотя все равно теплый. Солнце припекало не так сильно, хотя мой побег произошел, вероятно, около полудня. Обитатели тех мест позднее подтвердят, что такого прохладного дня довольно долго не было ни прежде, ни потом.

На бегу я молилась так, как не молилась никогда в жизни, чтобы Бог дал мне сил добраться до безопасного места.

Я не останавливалась, чтобы осмотреться. Мысли путались в моей голове. Едва ли я смогу рассказать, о чем именно я думала. Я бежала до изнеможения, затем перешла на шаг. Я бежала и шла, шла и снова бежала.

У меня не было шляпы — ничего, чтобы защитить голову и лицо от солнца — поэтому я сделала из платья накидку от солнца, набросив подол на голову. Платье, изготовленное из тяжелой плотной ткани, послужило прекрасной защитой от солнечного ожога. Оно предохраняло меня от солнечных лучей не хуже любого зонтика. Я обернула подол вокруг головы и спрятала под него руки — при этом, конечно, передвигаться быстро стало труднее. Но я продолжала идти, не останавливаясь.

К счастью, я мало потею. Неделями позже кто—то язвительно заметил, что вспотей я тогда побольше, мне не пришлось бы так сильно потеть впоследствии — в тяжелое время, когда прилагались все усилия, хотя и безрезультатно, опровергнуть мою историю.

Иногда силы совершенно оставляли меня, и тогда я садилась за землю передохнуть немного, прежде чем продолжать путь. «А не иду ли я по кругу?» — думала я. Губы мои запеклись, во рту пересохло, но я не испытывала сильных страданий — физических. Мне повезло в том плане, что большую часть дня мой путь пролегал по возвышенности, где температура воздуха была на несколько градусов ниже, чем в открытой пустыне. Хотя утром я напилась вволю, во второй половине дня мне, естественно, захотелось пить. Я мечтала о глотке воды, но не могу сказать, что умирала от жажды

Все путешествие настолько походило на кошмарный сон, что я едва ли могу вспомнить все его подробности.

Однако местность была не особенно скалистой или сильно пересеченной. Конечно, кругом росли кактусы и прочие колючие растения, о которые можно было пораниться, но мне удавалось обходить их стороной. При путешествии по такой местности едва ли можно разбить обувь. Сам заместитель окружного прокурора Райан говорил, что после двухдневного пешего перехода по этим краям его военные ботинки оставались совершенно целыми. Однако я по пути время от времени спотыкалась о камни.

Не знаю, сколько миль я прошла в общей сложности. Люди, позже прошедшие по следам, предположительно оставленным мной, оценили пройденное расстояние примерно в двадцать миль. Мне же этот путь показался длиной скорее в сотню миль, хотя, конечно, это не так. Я сильно стерла ноги. Каждый шаг отдавался болью в суставах. Я ложилась на землю и снова вставала, шла или бежала некоторое время, а потом снова ложилась. Почему же моя одежда не загрязнилась сильней к тому времени, когда я добралась до безопасного места? Этим вопросом меня будут преследовать многие месяцы. Тогда моя одежда казалась мне страшно грязной, но песок в той пустыне походил на сухой снег в том отношении, что легко стряхивался. Он не оставлял пятен, как мокрая грязь или глина.

По моим предположениям, я шла на север, поскольку солнце находилось слева от меня. Сейчас я могу лишь строить догадки относительно времени, но думаю, было около половины четвертого дня, когда вдали показалась возвышенность — гора Ниггерхед, как я узнала впоследствии. Я решила попробовать дойти до нее и взобраться наверх, чтобы осмотреть окрестности. К счастью, с появлением конкретного ориентира исчезла вероятность того, что я буду ходить по пустыне кругами.

Я не успела достичь холма, когда на землю спустилась густая тьма. Взошла луна, засияли звезды. Стояла прекрасная ночь, но я, всегда любившая ночные небеса, в тот миг не была расположена восхищаться их великолепием. Со все возрастающим ужасом я вспоминала многочисленные истории о людях, безнадежно заблудившихся в пустыне и погибших от голода и жажды. «О Господи, Ты, Который провел детей Израиля через пустыню и направлял их во всех странствиях, — взмолилась я, — Ты никогда не оставлял меня в беде и не оставишь сейчас. Направь мои усталые ноги к безопасному месту, ибо я заблудилась и впала в глубокое отчаяние».

Едва прозвучала эта страстная мольба о помощи, как, взойдя на небольшую возвышенность у подножья горы Ниггерхед, я увидела отсвет в небесах.

Скопление огней находилось слишком низко и сверкало слишком ярко для звезд. Это мог быть… это был город! Сколь бы далеко он ни находился, все—таки он лежал там! Слава Богу!

Позже я узнаю, что этот отсвет бросали в небо огни плавильного завода города Дуглас, штат Аризона, а пляшущие белые огоньки отмечали местоположение соседней деревни Агуа Приета, Мексика.

Сколько миль было до тех огней? Смогу ли я преодолеть такое расстояние? Я двинулась вперед и скоро вышла на ровную дорогу. Сначала я подумала: «Я переночую сегодня на этой дороге, и если меня подберет проезжающая мимо машина — прекрасно. А нет, я продолжу путь завтра». Я чувствовала смертельную усталость.

Я сошла с дороги, легла на обочине и постаралась заснуть, но скоро легкий шорох в ближайших кустах навел меня на мысль о разных обитателях пустыни. Испугавшись ящерицы-ядозуба, я вскочила и продолжила путь. Шагать по дороге было значительно легче!

Я шла, пока не приблизилась к маленькому домику, стоявшему слева от дороги. Позже я узнала, что это был сторожевой пост. Я обошла строение, крича: «Помогите! Есть тут кто?» Ответа не последовало. Не обнаружив там никаких признаков жизни, я вернулась на дорогу и продолжила путь. Я шла, покуда у меня хватало сил, потом садилась отдохнуть у обочины. Иногда я шла с закрытыми глазами, не в силах держать их открытыми.

В конце концов, я услышала в отдалении лай собак и увидела впереди неясные очертания большого здания и проволочного забора, который, как оказалось впоследствии, отмечал границу Соединенных Штатов с Мексикой.

Здание находилось приблизительно в трехстах футах справа от дороги. Я вновь принялась кричать: «Эй! Помогите!» В этой бескрайней пустыне голос мой показался мне жалким шепотом. Но собаки принялись рычать и лаять с удвоенной яростью, когда я шатаясь направилась к зданию, продолжая взывать: «Помогите! Пожалуйста, помогите мне!»

Из дверей вышел мужчина, который осыпал собак проклятиями и приказал им замолчать. Голос его звучал грубо, с иностранным акцентом. Когда он подошел ближе, я увидела, что на нем нет ничего, кроме нижнего белья. Он был небрит и выглядел устрашающе. Некоторые люди спрашивают меня, почему я не остановилась там. Если бы они могли увидеть того мужчину, то поняли бы почему.

— Что надо? — резко спросил он.

— Вызвать полицию, — ответила я.

— Что вы сделать? — подозрительно поинтересовался он.

— Я ничего не сделала, — сказала я. — Но мне надо вызвать полицию.

Поскольку мужчина, похоже, не очень хорошо понимал по-английски, я решила не рассказывать ему о своих злоключениях во всех подробностях, но сказала, что меня похитили.

— Кто вас похитить? — спросил он.

— Какие—то люди, — ответила я. — У вас есть телефон? Я хочу позвонить в полицию.

— Нет, у нас нет телефон, — сказал он.

— А автомобиль есть? — не отступалась я.

— Нет.

— А лошадь?

— Нет.

— Вы не проводите меня до города?

— Нет, я работать весь день, — сказал мужчина. — Вы лучше войти и оставаться до утра.

— У вас есть жена? — спросила я.

— Нет.

— А какая-нибудь женщина здесь есть?

— Нет.

— Что это за здание?

— Скотобойня.

— Я лучше пойду, — сказала я. — Сколько отсюда до ближайшего дома, где живет женщина?

Вместо того, чтобы ответить, мужчина продолжал засыпать меня вопросами:

— Кто вы? Что вам надо? Кто похитить вас? Что вы сделать?

— Пожалуйста, скажите мне, — повторила я, — сколько отсюда до ближайшего дома, где есть телефон или где живет женщина?

Наконец он проворчал что—то насчет мили. Двинувшись напрямик через балку, я вернулась обратно на дорогу и пошла по направлению к городу. Мне часто приходилось ложиться отдыхать на землю. Я миновала два дома. Каждый из них сторожила, похоже, дюжина собак. Взрослые псы рычали, щенки взвизгивали, так что я решила не останавливаться возле этих маленьких домов, поскольку теперь различала впереди более крупные здания. Я рассчитывала найти полицейского. Огни Агуа Приета гасли один за другим — огни, как я узнала впоследствии, танцевальных залов и баров.

Вскоре я подошла к дому, превосходящему размерами предыдущие. Он стоял за живой изгородью и производил впечатление дома, в котором живут уважаемые и достойные доверия люди. Я с трудом добрела до ворот. Услышав мой голос, собака разразилась лаем. Колени мои дрожали и подгибались. Я чувствовала, что не смогу больше ступить ни шагу в поисках полицейского.

— Прошу вас, помогите мне, — было единственное, что я могла сказать.

— Кто вы? — раздался мужской голос. — Что вам надо?

— Мне надо вызвать полицию. У вас есть телефон?

— Нет, — последовал ответ. — Но телефон есть на другой стороне улицы, в квартале отсюда.

— Один квартал… всего… один… квартал, — бессмысленно бормотала я себе под нос. Я уже вошла в ворота и поднялась по трем ступенькам крыльца. Я повернулась, спустилась с крыльца и двинулась на поиски телефона. Я дошла до ворот в конце садовой дорожки и там упала. Говорят, я пролежала на земле более часа. Мистер и миссис Гонзалес — жильцы этого дома — сначала решили, что я мертва. Они подносили мне к лицу горящие спички, но мои зрачки не реагировали на свет. Посчитав меня мертвой, супруги не решились трогать тело до прибытия коронера. Обнаружив, что я жива, они накрыли меня одеялами.

Очнувшись, я простонала: «Пить! Пить, пожалуйста!» И Гонзалесы любезно принесли мне воды. О, как вкусна была она! Я попросила второй стакан. Почему я не попросила воды у скотобойни?

По той же причине, по какой не осталась там. У меня, которая и так находилась в совершенно расстроенных чувствах, внешность мужчины вызвала желание поскорее убраться прочь. Он слишком настойчиво приглашал меня войти.

Мистер Гонзалес приподнял мою голову, пока его жена растирала мне руки. Меня по—прежнему обволакивал туман полузабытья.

— Сеньора, сеньора, что случилось?

Как замечательно было вновь увидеть добрые лица! Я подумала о Розе, оставшейся в хижине, о ее тяжелом жестоком взгляде, смягчить который не могли даже ее слащавые «милочки». Как отличалась от Розы миссис Гонзалес, которая сейчас с встревоженным видом склонялась надо мной! Сколь прекрасной показалась она мне! Следующие лица, которые я увидела, были тоже мексиканскими, и тоже добрыми и взволнованными. Я узнала, что нахожусь в Агуа Приета, за мексиканской границей, недалеко от Дугласа, штат Аризона. Я назвала свое имя, но оно ничего не говорило местным жителям.

— Меня похитили, — объяснила я.

— Как вы оказались здесь? — спросили они.

— Меня привезли на машине. — Впоследствии эти слова использовали против меня. Но я имела в виду, что меня привезли на машине из Лос-Анджелеса вообще в Мексику, а не конкретно в Агуа Приета.

— Доставьте сюда американских полицейских, они все поймут, — попросила я. Наконец, жители деревни привели ко мне американского таксиста Джона Андерсона.

— Я миссис Макферсон, — сказала я ему.

Он отвез меня в полицейский участок Дугласа. Там полицейский предложил мне выйти из машины, но я отказалась. Я была смертельно устала и измучена.

— Кто вы? — последовал вопрос.

— Миссис Макферсон.

— Я вам не верю. Многие объявляли себя миссис Эмми Симпл Макферсон, а оказывались самозванками.

— Меня не волнует, верите вы мне или нет. Я — миссис Макферсон, и я хочу вернуться домой.

— Вы больны, — сказал полицейский. — Вам следует отправиться в больницу. Вы куда предпочитаете поехать — в отель или в больницу?

— Хорошо, в больницу, — ответила я.

— У вас есть деньги?

— Ни цента.

Полицейский Паттерсон на мгновение задумался, а затем сказал:

— Я поручусь за вас. Если вы самозванка, я сильно рискую.

Сначала никто не верил мне, что я действительно та, за кого себя выдаю.

Таксист отвез меня в госпиталь «Калумет энд Аризона», а следом прибыли полицейские Джордж, Кук и О. Е. Паттерсон с распоряжением принять меня. Меня — грязную, с перепачканными руками, с белым от пыли лицом и столь же запыленными туфлями и платьем — проводили в палату. Сиделка уложила меня в постель, но не предложила принять ванну. Она вытащила несколько иголок кактуса из моих ног и чем-то помазала большой палец ноги, где лопнул волдырь, — волдырь, натертый туфлями Розы, которые были мне велики. Думаю, туфли принадлежали Розе.

Некоторое время мне не давали отдохнуть. В палату заходили люди взглянуть на меня.

— Вы миссис Макферсон? — спрашивали они. — Да.

— Не верю, — раздавалось в ответ.

Один мужчина долго расхаживал взад и вперед по палате, прежде чем осведомился:

— Не будете ли вы так любезны дыхнуть на меня?

— Пожалуйста. — Я понятия не имела, что означает эта просьба. Я не понимала, что женщина, в полубессознательном состоянии появившаяся с утра в Дугласе после ночной попойки в салунах соседнего мексиканского городка Агуа Приета, не была вовсе уж необычным явлением. Этот мужчина посчитал, что я напилась и спьяну возомнила себя миссис Макферсон.

Понюхав мое дыхание, он сказал:

— Все в порядке. Теперь я могу подтвердить, что вы не пьяны. Возможно, вы самозванка, но не пьяная.

В конце концов, в больницу вызвали редактора местной газеты «Диспатч» Маккаферти. Едва взглянув на меня, он сказал:

— Это миссис Макферсон. Я знаю, поскольку делал репортаж о ее собраниях в Денвере.

Между тем я умоляла сообщить моей семье в Лос-Анжелесе, что я жива. Поначалу мать отнеслась к этому известию с понятным недоверием. Сиделка вбежала в палату и спросила, могу ли я как-нибудь удостоверить свою личность. Я торопливо порылась в памяти и сообщила некоторые незначительные факты своего детства, известные лишь ближайшим моим родственникам. Я велела сиделке сказать, что на моем пальце с раннего детства остался шрам от пореза серпом и что человека, поранившего меня, звали Пинкстон. Я упомянула о своем ручном голубе Дженни и кошке по имени Уайттэйл.

Но до этого уже появлялось столько слухов, столько сенсационных сообщений, о которых я ничего не знала — уже столько раз разносилась молва: «Она здесь!», «Она там!»

— Вы сможете сами подойти к телефону? — спросили полицейские.

«Смогу ли я?» Даже если бы телефон находился в миле от меня — и добираться к нему нужно было через пустыню — я бы все равно дошла до него.

Меня усадили в кресло-каталку и отвезли в другую палату, где находился телефон. Мужчина, разговаривавший с моей матерью, давал описание моей внешности. Затем он повернулся и сказал:

— Миссис Кеннеди просит вас назвать особые приметы ваших

детей.

— У Роберты красноватое родимое пятно на руке, — ответила я, — а у Рольфа темная родинка на спине.

Это убедило маму. Потом мне дали трубку. Я с трудом удерживала ее в руке и едва могла говорить в те первые счастливые мгновения общения. И через многие мили по телефонным проводам доносились до меня голоса, которые я уже не надеялась услышать. В том госпитале Дугласа я стояла в окружении улыбающихся сиделок, вцепившись в телефонную трубку, и шептала молитву радости: «Спасибо, Господи! О, спасибо, Господи!»

Моя радость была безгранична, но на другом конце провода, как мне рассказали впоследствии, она вышла из всех берегов и широко разлилась за пределы всякой сдержанности.

В Храме и библейской школе прихожане и студенты испустили ликующий вопль. Служение и лекции были забыты в одно мгновение.

Вскочив с мест, люди пустились в пляс по проходам. Самые чопорные и невозмутимые преподаватели у всех на глазах прыгали, как молодые козлята. Давясь и толкаясь в дверях, люди толпами хлынули вниз по лестницам, не прибегая к помощи лифтов, и повалили на улицу. Бросив клич вооружиться любыми предметами, производящими шум, — храмовыми барабанами, кастрюлями из скобяных лавок, свистками и колокольчиками из ближайших магазинчиков, рожками и тому подобным — они организовали огромное и неуклонно ширящееся импровизированное праздничное шествие.

Шумный радостный праздник привлек жителей всего района, и люди выбегали из домов и магазинов, чтобы присоединиться к шествию. «Сестра скоро вернется домой!» — неслись над толпой многоголосые крики. Но я еще была не дома. Ко времени моего возвращения в Лос-Анджелес зловещие штормовые сигналы уже будут омрачать мое счастье.

 

 

INVICTORY теперь на Youtube, Instagram и Telegram!

Хотите получать самые интересные материалы прямо на свои любимые платформы? Мы готовим для вас обзоры новых фильмов, интересные подкасты, срочные новости и полезные советы от служителей на популярных платформах. Многие материалы выходят только на них, не попадая даже на сайт! Подписывайтесь и получайте самую интересную информацию первыми!